– Боярин, здесь бумага есть, за иконами! – радостно завопил служивый.
Все бросили заниматься обыском. Служивый торжествующе положил на стол перед наместником сложенный лист.
– Посмотрим, что в бумаге схороненной, – стрельнул в меня глазами Шклядин. А во взгляде – плохо скрытая радость.
Гаврила развернул бумагу и начал читать – громко, чтобы все слышали, но уже на второй фразе споткнулся. Спросил, недоумевая:
– Это что же – посты христианские?
– А что ты ожидал увидеть? – засмеялся я. – За иконами такому листу самое место.
На градоначальника было жалко смотреть.
– Терентий, глянь, там, за иконами – ничего боле нет?
Служивый даже иконы снял. Пусто! Я подошел к стоявшему в углу мусорному ведру, откинул крышку и поставил его перед Шклядиным:
– Гаврила, не это ли ты ищешь?
Наместник заглянул в ведро, увидел окровавленные куски змеиных тел, побледнел и в ужасе отпрянул. Не в силах вымолвить ни слова, он хватал открытым ртом воздух, прижимая правую руку к груди. Любопытные служивые, подойдя к ведру и увидев его страшное содержимое, с отвращением отскочили.
Я выпрямился и положил руку на рукоять сабли.
– А теперь объяснись, боярин, по какому праву обыск в доме моем учинил? Я тебя с людьми твоими пригласил к себе в избу, принял подобающе, а ты бесчинства творишь?! Я боярин и князь, воевода городской, государем ставленный, а ты в моем доме меня оскорбил?!
Я нарочно негодовал громко и отчетливо, чтобы и во дворе слышно было. Правота за мной. Проступок наместника – по «Правде» – серьезный.
Я шагнул вперед, намеренно споткнулся о ногу одного из людей Гаврилы, с грохотом упал. Вскочил и громовым голосом обрушился на градоначальника:
– Так ты еще своим людям и рукоприкладствовать позволяешь, негодяй?
Я выхватил саблю и плашмя ударил ею опешившего наместника по рукам, лежащим на столе. Сильно ударил, не жалея. Гаврила взвыл от боли, я же резко повернулся и кольнул в бок концом сабли служивого, о которого споткнулся. Он заорал – не столько от боли, сколько от неожиданности – и нелепо завалился в сторону, сбив еще одного.
Я набрал полную грудь воздуха, прыгнул к окну и выбил саблей стекло:
– Дружина, тревога! Нападение на воеводу! Все ко мне!
От удивления у наместника отпала челюсть, он перестал завывать и вытаращил глаза.
В избу, грохоча коваными каблуками сапог, вбежали несколько ратников. Я указал на людей Шклядина:
– Всех связать и в темницу. Кляпы в рот, чтобы сговориться не смогли. Это предатели и изменники.
Дружинники шустро повязали людей наместника и остановились в нерешительности перед Шклядиным.
– А с ним что делать?
– Тоже в темницу.
– Ты что себе позволяешь, князь? – возмутился Гаврила.
– А, про звание княжеское вспомнил? Сейчас ты мне еще напомни, что боярин ты. За нападение на воеводу на службе и обвинение облыжное – повешу всех!
Видно было, что наместник струхнул не на шутку. А что, с этого бешеного воеводы станется – в самом деле ведь повесить может! А как уж он перед государем потом оправдываться будет – дело десятое.
Наместника связали, заткнули рот кляпом и повели в темницу. Шклядин брыкался и упирался, не хотел идти.
Среди его людей не было никого похожего на того мужика с кожаным мешком, что принес в мою избу змей и которого я лицезрел в своем видении. Значит, надо срочно найти незнакомца. Скорее всего в управе сейчас сидит.
У избы моей уже толпилось много дружинников.
– Первый десяток – за мной бегом! Остальным – одеться по боевой тревоге!
Я побежал к управе, благо она всего в квартале была. За мной, тяжело дыша, топали ногами ратники. Прохожие испуганно жались к стенам домов.
Вот и управа. А с крыльца ее спускался к нам навстречу тот человек, фантом которого я наблюдал в своем видении и которого сейчас так жаждал найти.
– Взять его, живым взять! – показал я рукой на служивого.
Мужик метнулся в сторону и побежал. Дружинники мои хоть умом и не блистали, но в физической силе и ловкости им не откажешь. Они загнали мужика в угол. Он попробовал отбиться ножом, но куда одному против десятка! Бросили под ноги чурбак, повалили, связали, изрядно при этом помутузив. Был приказ взять живым, ну а уж если при этом – ну совершенно случайно – заденет кто, извиняйте, сам виноват. Зачем ножиком махать?
Задержанного приволокли ко мне.
– Кто таков? Почему убегал?
Под глазом его наливался багровый фингал.
– Мелентий, писарчук я, из управы. А побежал, потому как испужался. – Служивый стучал зубами от страха и затравленно озирался, видно, искал глазами наместника, но, так ничего и не поняв, втянул голову в плечи и притих.
– Связать, кляп в рот и в темницу. И палача ко мне!
Пленника уволокли.
Ко мне подошли трое дружинников:
– Прости, воевода, а ката в городе нету.
– Как нет? Раз город есть, значит, и кат должен быть! Ищите умеючих в дознании!
Воины лишь руками развели. Ладно, авось найдут палача. Не самому же этим заниматься.
Кат нашелся быстро, вернее, подручный его, беженец из Нижнего.
Мы с ним спустились в подвал, и я указал на писаря:
– Так. Повелеваю допросить с пристрастием вот этого человека!
– О чем спрашивать? Что нужно узнать? – засучивая рукава, спросил кат.
– Кто ему дал задание меня убить? По чьему наущению змей мне в избу подбросил?
Кат даже глазом не моргнул.
– Князь, ты хочешь, чтобы он не умер?
– Да, по возможности.
Заплечных дел мастер принялся готовить свои жуткие инструменты, старательно раскладывая на убогом столе щипцы, молоток, железную проволоку. Я не любитель таких зрелищ и потому поспешил покинуть городское узилище, наказав кату:
– Как заговорит, зови! Справишься с делом хорошо – будешь городским палачом, с жалованьем справным. Это я тебе обещаю.
Кат улыбнулся довольно:
– Князь-воевода, я сделаю все так, чтобы он рассказал, что знает.
У избы меня уже ждали дружинники с оружием и в доспехах.
– По пять человек – на выезды из города. Никого не выпускать, всех верховых задерживать, обозы не трогать. Остальным – быть в воинской избе, наготове.
Где-то через час прибежал ратник:
– Воевода, кат в подвал зовет. Узник заговорил.
Только я собрался идти в подвал, как на возке подъехал митрополит Коломенский Вассиан. Он поздоровался, осенил меня крестом и с ходу:
