19–21 июля
Впереди, как всегда, шел снайпер Пестов – самый глазастый и осторожный боец группы. Захар двигался вторым, за ним неуверенной походкой пробирался Сидякин.
– Проклятые заросли, – шепотом ругался он, постоянно спотыкаясь о корни лиан и путаясь в длинных ветвях папоротника.
– Да, самолеты, пароходы и дирижабли здесь не ходют. Равно как и поездов нет. Зато какая красота!
– Где она, красота-то? Ничего ж не видно!
– А ты днем любуйся, пока отдыхаем.
Снайпер шел аккуратно, стараясь не шуметь, поэтому прокладывать дорогу в густой растительности приходилось капитану. И дабы неопытный напарник не оставался наедине с гнетущими мыслями, он позволял ему негромко изливать душу, изредка поддерживая разговор или задавая несложные вопросы.
– Захар, а ты под какую музыку хотел бы, чтоб тебя хоронили?
Захар слегка опешил от этих слов, но все же ответил:
– То есть ты считаешь, что срок моей годности истек?
– Нет, это я так… в общем смысле.
– Никогда не думал об этом. Честно признаться, мне не нравится, когда на похоронах играет оркестр.
– Думаешь, лучше без музыки?
– Лучше в тишине. А то выходит слишком заунывно, фальшиво и протокольно. Похороны, я считаю, – дело интимное и вовсе не такое мрачное, как предписано нашими обычаями. На них должны присутствовать только родственники и самые близкие друзья. Попрощались, вспомнили самое светлое из жизни усопшего, накатили по рюмахе, и – до свиданья.
– Почему «до свидания»?
– Ну, когда-нибудь все там будут. И наверняка свидятся.
– Дурацкая тема, – признался Генка, отгоняя от лица мошкару. И спросил о другом: – Захар, сколько нам всего предстоит пройти пешком?
– Около двухсот километров.
– Ого!
– Не волнуйся. Во-первых, треть уже протопали, во-вторых, рек впереди больше нет.
– А что есть из серьезных препятствий?
– Несколько дорог и парочка деревень, которые мы обойдем на безопасном расстоянии.
– Это ерунда, – повеселел Сидякин. И задал последний вопрос: – Захар, а когда привал?
– Устал?
– Есть такое дело.
– Пройти предстоит остаток ночи и все утро. Часиков в одиннадцать остановимся.
Несмотря на усталость, по утренней прохладе топалось хорошо. Без четверти одиннадцать Гурьев приказал снайперу подыскивать место для бивака. Вскоре такое нашлось на небольшом взгорке, покрытом густой растительностью.
Генка рухнул на траву как подкошенный, даже не сняв обуви, не расстегнув куртки. Бойцы занялись приготовлением пищи, а Гурьев разложил на коленях карту и, получив через систему ГЛОНАСС координаты, определил точку привала.
«Мы здесь, – ткнул он маркером в зеленое поле. – А строго на востоке – в двадцати двух километрах от нас – небольшой городишко, к которому со всех сторон сходится с десяток дорог. До цели – шестьдесят семь километров. По пути ничего примечательного, за исключением тех же проселков. Все по плану. Лишь бы наш «багаж» выдержал…»
Не сдержав улыбки, он посмотрел на лежавшего Сидякина. К потному лбу прилипла травинка, грудь ходила ходуном, герметичный чемоданчик валялся рядом.
– Как самочувствие, Гена? – справился капитан.
– Пока не знаю.
– Сейчас время полной релаксации: можно как следует подкрепиться и залечь спать до девяти вечера.
– Представляешь, даже жрать не хочется, – признался товарищ. – И наверняка не усну – сердце колотится, словно только что банк ограбил.
– Это случается при сильном переутомлении. Поваляйся немного, отдышись и придешь в себя.
– Ты уверен? Такое впечатление, будто тело не мое, будто оно живет своей жизнью.
– Знаешь, а ты заметно похудел за эти дни, – решил приободрить друга Захар. – Лицо окрасил здоровый румянец, в глазах появился азартный блеск. В общем, начинаешь походить на нормального человека.
– Ты серьезно? – приподнялся на локте Сидякин.
– А чего мне врать? Здесь чистейший воздух, плюс приличная физическая нагрузка и здоровая пища. Так что имеешь шанс после возвращения в Москву приятно удивить супругу.
Генка принял сидячее положение. Дыхание к этой минуте успокоилось, мышечные спазмы от перенапряжения стихли.
– Кстати, я и сам замечаю, что чувствую себя лучше, – благодарно посмотрел он на Гурьева.
– То ли еще будет. К концу командировки ты себя не узнаешь, а месяца через три-четыре сам запросишься повторить эксперимент.
– Полагаешь, ваша работенка затягивает, как наркота?
– Знаешь, можно провести свой век в душном городе, дыша выхлопными газами и питаясь подкрашенной отравой из супермаркетов. А можно прожить жизнь с холодным умом и горячим сердцем – как завещал Феликс Эдмундович Дзержинский со снесенного на Украине памятника, – засмеялся тот. И, хлопнув друга по плечу, посоветовал: – Дай телу подышать – сними обувь и куртку. Как остынешь – ополоснись водичкой из фляжки и приступай к приему пищи. Потом постарайся уснуть. К ужину я тебя разбужу…
Около девяти вечера Гурьев проснулся от ощущения страшного удушья. Открыв глаза, он откинул закрывавшую голову куртку, рывком поднялся и жадно вдохнул прохладный воздух, насыщенный запахами свежей растительности. Вокруг было тихо и сумеречно из-за нависших сверху густых крон.
«Что со мной?! Где я?! Погиб в перестрелке? Жизнь уже покинула меня или процесс перемещения на тот свет только происходит?..» – лихорадочно перебирал он самые отвратительные варианты.
Продолжая вращать головой, Захар осмотрелся. Сквозь листву виднелось темно-серое небо, был поздний вечер. Вокруг под дуновениями слабого ветерка шелестела листва деревьев. А рядом сопело чье-то тело.
Ах да, это же Сидякин! А поодаль крепко спали остальные бойцы, кроме одного – того, что дежурил повыше бивака.
Память быстро восстановила цепочку событий, благодаря которым он оказался в джунглях. Пульс успокоился, дыхание выровнялось.
Гурьев посмотрел на фосфорные стрелки наручных часов.
«Ого, неплохо мы прикорнули! Пора подниматься и собираться в путь…»
Внезапно небо на юге озарилось яркой вспышкой.
– Что это?! – воскликнул капитан и поднялся повыше к посту, где дежурил Храмов: – Олег, ты видел?
– Похоже на осветительную ракету.
– Далеко?
– Километров пять-семь. Может, и подальше.
– Странно, – задумался Гурьев. И вдруг вспомнил: – А не там ли она взвилась в небо, где мы нарвались на автомобиль?
– По-моему, мы нарвались километрах в пятнадцати отсюда…
