Мы приземлились в Найроби, шагнули на улицу и замерли, пораженные удивительной темнотой. Она была не то чтобы чернее темноты сельской Англии – просто наступала совсем по-другому, без подготовки. Говорят, в июле в Кении сумерек просто нет. «Как так? – удивляетесь вы, услышав подобное заявление. – Не может же здешняя часть земного шара вертеться быстрее, чем остальные!» Однако, увидев все своими глазами, вы понимаете, что тут солнце падает за горизонт совсем с другой скоростью. Вы словно попали внутрь объемного киноэкрана, на котором резко сменился кадр. Только что перед вами стояла отчетливая картина: жаркое марево, пыльное облако от мчащейся машины, запах акации, пара страусов, далекая тень Килиманджаро. Как вдруг – раз! – все исчезло под черным одеялом, будто у вас перед лицом застегнули гигантский спальный мешок.
Вечером все команды, обслуживающие раллийные машины, быстро сворачивают работу – вместе с темнотой с холмов спускаются львы и гиены. Еще есть масаи, которые растаскивают автомобильные запчасти на сувениры. О племени масаи мне рассказал грубоватый йоркширец Пол. В 2002 году на ралли Сафари он отвечал за подготовку экипажа «Субару».
– Эти люди не понимают современной жизни, – объяснял Пол. – У них нет ни ипотек, ни пенсионного фонда.
Тон Пола подразумевал, что пора бы ребятам из племени масаи ликвидировать недоработку, если они хотят преуспеть на мировой арене. Хорош, мол, дурака валять.
Я в команду по обслуживанию машин не входил. Меня больше привлекали не гонки, а те самые львы и гиены, поэтому быстрые сборы после темноты меня не очень устраивали. Я бы мог замедлить процесс: спрятать, например, чей-нибудь передний амортизатор или торсионную балку. Только у меня не хватало духу, да еще знаний о том, как эти штуки выглядят. Зато представителей племени масаи я встречал, и немало – возле испытательной трассы. Все они были людьми чрезвычайно приятными и на удивление много знали о звездах «Субару». Больше всего мне запомнились двадцатилетние ребята Джонатан с Дэвидом и аристократичный отец Джон. Джонатан и Дэвид носили шука – национальную одежду из красной ткани – и серьги в растянутых ушных мочках. Во время Сафари оба проходили по тридцать миль, чтобы узнать результаты заезда, и считали такой поход сущим пустяком. Отец же Джон с большим восторгом рассказывал мне, какие чудеса творит с ручным тормозом Томми Мякинен, самый знаменитый пилот команды. Особый колорит всем троим масаи придавали коровы, которых масаи таскали за собой и которые удивительно походили на джазового исполнителя и прекрасного рассказчика Джорджа Мелли.
Увы, увлечение масаи чужой культурой не находило отклика в сердцах автомобилистов. Местных жителей в лучшем случае не замечали, в худшем – воспринимали как досадную помеху. С теплым чувством о них говорил лишь Стюарт, глуховатый техник-валлиец. Он рассказал, как несколько лет назад застрял на машине в двадцати километрах от ближайшей деревни. Спустилась ночь. Пытаясь вытолкать автомобиль из черной глинистой грязи, Стюарт вдруг ощутил на плече чью-то ледяную руку.
– Поворачиваю голову, а на меня смотрит огромный сильный масаи. Размалеванный, что твой Адам Ант! – вспоминал валлиец. – Прям боевая раскраска. Смотрит и говорит: «Помощь нужна, дружище?»
Стюарт понравился мне сразу. И хорошо, что понравился, – в тот же день он должен был доставить меня в Найроби. Ехать предстояло на «Субару-Импреза», на которой со скоростью двести километров в час обычно носился Петтер Сольберг.
– Надеюсь, вы поедете не так быстро? – уточнил я.
– А то. – Стюарт смахнул с руки комара. Комар явно послужил метафорой моего вопроса. – На этих красотках только так и надо ездить – шагом.
«Шагом» на языке команды «Субару» означало «семимильным шагом». В динамичном мире автогонок сокращение одного-единственного слова часто определяло ключевую разницу между победой и поражением.
Я не хотел быть дотошным, но не мог не задать еще одного мучавшего меня вопроса:
– А вдруг мы собьем корову?
– Не дрейфь. – Стюарт ткнул пальцем в машину. – Эти красотки останавливаются на один пых.
Никаких пыхов по пути из Найроби я не видел, там были только масаи, домашний скот, тарахтящие «Тойоты» семидесятого года выпуска и какие-то жуткие палки посреди дороги – первобытные ограничители скорости. К тому же Стюарт не прав, с коровами не все так просто. Томми Мякинен сказал мне, что они «очень опасны».
Я тогда глянул на выдающегося гонщика с откровенной симпатией. Вот человек, для которого мучительна даже мысль об убийстве невинного большеглазого существа…
– Угу, – добавил Мякинен. – От коров на машинах жуткие вмятины.
В моих рассказах про поездку в Африку слушателей обычно удивляют две вещи. Во-первых, когда я сел в гоночную машину, то гораздо сильнее боялся лететь в будущем домой самолетом, чем лететь в тот миг по дороге в условиях плохой видимости и на скорости почти двести километров в час. Во-вторых, приехав на испытательную трассу на следующее утро после прилета, я первым делом погнался за двумя страусами.
Эти страусы клевали что-то примерно в миле от того места, где команда «Субару» возилась с машинами. К тому времени я уже успел посмотреть первый пробный заезд Сольберга. Зрелище было короткое и феерическое: автомобиль рванул вперед в облаке пыли и растаял в холмах, оставив после себя лишь далекое сердитое жужжание двигателя. Моя бессмертная детская часть, обожавшая игрушечные машинки, ощутила слабый душевный трепет, но и только. В конце концов, мне всего лишь показали быстрый автомобиль. А все быстрые автомобили одинаковы: их колеса крутятся, сами машины рычат и вскоре исчезают. Такая предсказуемость не очень подогревала мой восторг. Зато его подогревало другое: под каждым кустом здесь таились создания, которых я раньше видел только в зоопарке или по телевизору.
Вскоре после возвращения из Кении я посмотрел фильм про природу. В нем ведущий поведал, что «страусы способны лягнуть гепарда и убить его одним смертоносным ударом». Странное дело, мне такое и в голову не приходило, когда я наблюдал за живыми страусами и набивался им в друзья. Может, на меня тогда еще действовал валиум? Пусть он не сумел вытеснить из моей головы страшные картины мучительной смерти в горящих обломках самолета, зато прекрасно сумел прогнать картину, где огромная птичья лапа яростно превращает меня в человекообразное ризотто. Хочу добавить, что два этих страуса, возможно, и не дрогнули бы перед мордой гепарда, однако меня они испугались до смерти. Как только я прибавлял шагу и их нагонял, они отбегали подальше. В конце концов я почувствовал себя пловцом, который увлекся ритмом волн, посмотрел на берег и не смог вспомнить, в какой части пляжа оставил полотенце. Я сдался и повернул назад.
