Я стоял рядом и потому расслышал тихий ответ:
– Да, Мак.
Голос был растерянный, почти испуганный.
– Скажи мне, что с тобой не так, Ники.
Девочка захныкала:
– Не знаю. Часы тикают. Мне не нравится.
– А где тикают часы, Ники?
Она не ответила. Мак повторил вопрос. Я расслышал, как возмущается Робби. Он, должно быть, стоял рядом с девочкой.
– Везде тикают, – ответила она наконец. – У меня в голове. Пенни это тоже не нравится.
Пенни. Кто это – Пенни? И тут я вспомнил. Умершая двойняшка.
– А почему Пенни это не нравится?
Это было невыносимо. Робби совершенно прав. Не следовало Маку втравливать ребенка в такие мучительные опыты. Я покачал головой, выражая неодобрение. Мак будто и не заметил и снова повторил вопрос. Я услышал, как девочка расплакалась.
– Пенни… Кен… Пенни… Кен…
Мак мгновенно переключился на голос «Харона Первого» – прозвучала команда из вчерашней программы:
– Ники, оставайся с Кеном. Рассказывай нам, что ты видишь.
Девочка пронзительно вскрикнула и, должно быть, упала: я услышал испуганные голоса Робби и миссис Янус. Что-то с грохотом стукнулось об пол, – по-видимому, телефонный аппарат.
Мы с Маком взглянули на экран. Ритм колебаний ускорился, кривая двигалась быстрыми всплесками.
Робби поднял трубку на том конце провода.
– Мак, ты убьешь ее! – крикнул он. – Ради бога!..
– Что она делает? – спросил Мак.
– То же, что вчера, – ответил Робби. – Качается непрерывно взад-вперед. Она задыхается. Подожди…
Он снова выпустил трубку. Мак толкнул рубильник обратно, на сигнал вызова. Пульсация на экране пришла в норму. Затем, после долгой паузы, до нас снова донесся голос Робби.
– Она хочет поговорить с тобой, – объявил он.
Снова молчание, а потом голос девочки глухо, без всякой интонации, произнес:
– Пусти их.
– Как ты себя чувствуешь, Ники? – спросил Мак.
– Пусти их, – повторила она.
Мак повесил трубку.
Сигнал на экране пульсировал с нормальной скоростью.
– Ну и о чем это говорит? – спросил я.
Мак как-то вдруг сразу состарился. Он выглядел страшно изможденным, но меня поразили его глаза – в них застыло выражение, которого я раньше у него не замечал: недоумение и растерянность. Казалось, все его существо – чувства, тело, мозг – противилось одолевавшим его мыслям и отрицало их.
– Возможно, все это означает, что ты был прав, – ответил он. – Что сознание после смерти тела продолжает существовать. Возможно, это означает, что мы совершили прорыв.
Эта мысль, совершенно ошеломляющая, если додумать ее до конца, лишила нас дара речи. Мак опомнился первым. Он подошел к «Харону Третьему» и остановился перед ним, не сводя взгляда с экрана.
– Ты видел, как изменилась пульсация, когда девочка заговорила? – спросил он. – Но сама Ники не могла быть причиной этих изменений. Импульс исходил от шестой силы Кена – и от умершей сестры-двойняшки. Ники – проводник. Их энергия может проходить через нее, и только через нее. Да ты понимаешь…
Мак вдруг смолк и резко повернулся, взглянув мне прямо в глаза. Он пришел в невероятное возбуждения.
– Ники – единственное связующее звено. Надо привести ее сюда, срочно закачать в «Харона» новую программу и задать ей следующую серию вопросов. Если у нас под контролем действительно сознание плюс энергия…
– Послушай, Мак, – прервал я его, – ты ведь не хочешь погубить ребенка? Или хуже того – обречь Ники на пожизненное пребывание в психиатрической лечебнице?
Он глядел на экран, и на лице его застыло отчаяния.
– Я должен знать, Стив, – ответил он. – Я должен выяснить!.. Если сознание выживает, если шестая сила побеждает материю, то это означает, что не только один человек победил смерть. Это означает, что так происходит со всеми людьми, с самого начала мироздания. Это доказывает существование бессмертия – в той или иной форме. Это переворачивает все наши представления о смысле земной жизни человека.
Да, мысленно согласился я, еще как переворачивает, притом необратимо. Произойдет слияние науки и религии, поначалу радостное; но потом неизбежно наступит разочарование, потому что ученые, а с ним и священники осознают: если существует бессмертие, то человеческая жизнь здесь, на земле, сильно теряет в цене. И значит, долой калек, стариков, слабых и больных. Не страшно уничтожить весь мир – ибо в чем смысл существования здесь, на бренной земле, если нас ждет иная жизнь?
– Мак! – позвал я. – Ты ведь слышал, что говорила девочка: «Пусти их».
Снова раздался звонок. На сей раз звонил не Робби, а Янус – по внутреннему телефону, из холла. Он извинился: не хотел нам мешать, но приехали два джентльмена из министерства. Янус попытался объяснить им, что идет совещание, однако они настаивают. У них срочное дело к мистеру Маклину.
Я вышел в бар и увидел там наших гостей – с одним из них я уже встречался в Лондоне. Он принес свои извинения и объяснил: мой предшественник по работе в Саксмире побывал в министерстве и изложил причины своего ухода от Маклина. У него возникли определенные сомнения по поводу проводимых здесь экспериментов и создалось впечатление, что в министерстве ничего об этом не знают. Теперь чиновники хотели немедленно получить от Маклина разъяснения.
– Он скоро выйдет, – ответил я. – Но если вы хотите о чем-то спросить меня, то я к вашим услугам.
Они переглянулись, и разговор продолжил второй чиновник:
– Вы ведь работаете со звуковыми вибрациями, верно? Исследуете взрывную силу ударной волны? Так вы говорили нам в Лондоне.
– Да, мы над этим работаем, – ответил я. – И добились определенных успехов. Но, как я вам уже объяснял, остается еще много нерешенных задач.
– Мы приехали посмотреть на результаты ваших исследований.
– Сожалею, – ответил я, – но после того, как я вернулся, работы были приостановлены. У нас случилась беда: скончался один из сотрудников. Это несчастье не имеет никакого отношения к нашим исследованиям. Юный Кен Райан умер вчера от лейкемии.
Они снова быстро переглянулись.
– Мы слышали, что он болен, – сказал первый чиновник. – Об этом рассказывал ваш предшественник. И нам дали понять, что текущий эксперимент – тот самый, который проводился без санкции министерства, – был как раз связан с болезнью этого юноши.
– Вас ввели в заблуждение, – ответил я. – Его болезнь не имела отношения к эксперименту. С минуты на минуту вернется наш врач: он представит вам всю клиническую картину.
– Мы хотели бы видеть Маклина, – упорствовал второй чиновник. – И осмотреть ваше электротехническое оборудование.
