Но ни один из них, сколь бы ни был он одурманен выпивкой, грезотворным зельем или джеремскими порошками, каким бы великим полководческим талантом или мудрым государственным умом ни мнил себя, – ни один из них в жизни не осмелился бы посоветовать капе Венкарло Барсави даже просто поменять одну-единственную пуговицу на жилете.
4
Девяностофутовая Расколотая башня, одна из заметных достопримечательностей Каморра, высится на северной окраине Западни – многолюдного прибрежного квартала, где матросы из сотни разных портов в ночное время шатаются по тавернам, кабакам и игорным притонам. Они, образно выражаясь, просеиваются через частое сито трактирщиков, шлюх, уличных воров, костырей, карточных шулеров и прочих мелких жуликов, покуда карманы у них не пустеют, а голова не тяжелеет, и к утру в пьяном беспамятстве возвращаются на свои корабли лечить свинцовое похмелье и вновь подцепленные болезни неприличного свойства. Толпы их накатывают на берег и уходят обратно в море, как приливные волны, не оставляя после себя ничего, кроме осадка из меди да серебра (а порой и крови).
Никакими человеческими усилиями Древнее стекло не разбить, и Расколотая башня была найдена в нынешнем ее виде много веков назад, когда первые люди опасливо вошли в Каморр, чтобы поселиться на руинах загадочной древней цивилизации. Глубокие трещины в неземном стекле и камне верхних этажей заделаны деревом, известковым раствором и прочими строительными материалами. Надежность ремонта не подлежит сомнению, но выглядят залатанные стены не ахти, и наемные комнаты на верхних шести этажах пользуются наименьшим спросом в городе, поскольку добираться до них приходится по наружной спиральной лестнице – хлипкому и шаткому деревянному сооружению, которое тошнотворно раскачивается при сильном ветре. Селятся там преимущественно молодые головорезы из разных шаек, видящие в таких вот опасных бытовых неудобствах своеобразный предмет гордости.
«Последняя ошибка» занимает первый этаж в широком основании Расколотой башни, и в любой момент времени после наступления Лжесвета и до глубокой ночи здесь насчитывается не менее ста посетителей.
Локк крепко цеплялся за плащ отца Цеппи, локтями прокладывавшего путь в толпе у входа. Из дверей таверны тянуло хорошо знакомыми Локку запахами: смешанные ароматы самых разных вин и крепких напитков, хмельное дыхание мужчин и женщин, запахи застарелого и свежего пота, мочи и рвоты, пряных ароматических шариков и влажного сукна, резкая горечь имбиря и едкий табачный дым.
– А тот мальчишка не украдет нашего козла? – прокричал Локк, перекрывая шум.
– Нет, конечно. – Цеппи замысловатым жестом поприветствовал группу мужчин, мерившихся силой рук за ближайшим к двери столом в главном зале, и несколько человек из числа зрителей ухмыльнулись и помахали в ответ. – Во-первых, сторожить наше имущество – его работа. Во-вторых, я хорошо заплатил. И в-третьих, только сумасшедший позарится на Усмиренного козла.
«Последняя ошибка» служила своего рода памятником всем людям, не обнаружившим должной сноровки и смекалки в отчаянную минуту. Здесь находилось внушительное собрание разнообразных памятных предметов, каждый из которых красноречиво рассказывал историю, заканчивавшуюся словами «сплоховал, за что и поплатился». Над питейной стойкой висели полные доспехи с квадратным отверстием от тяжелой арбалетной стрелы на груди слева. По стенам были развешены сломанные мечи, расколотые шлемы, обломки весел, мачт и рей, обрывки парусов. Хозяин таверны чрезвычайно гордился тем, что в коллекции у него так или иначе представлены все до единого корабли, затонувшие в пределах видимости от Каморра за последние семьдесят лет.
В это-то многолюдное, шумное заведение и затащил Локка отец Цеппи, подобный галеону, влекущему за собой на буксире малую барку. В южной стене зала была глубокая и широкая ниша с приподнятым полом, почти полностью скрытая от глаз тяжелыми занавесами. Перед ней стояли навытяжку рослые мужчины и женщины, безостановочно шарившие по толпе холодными настороженными глазами и державшие руки на оружии, выставленном напоказ: кинжалах, дротиках, медных и деревянных дубинках, коротких мечах, топорах и даже арбалетах всех размеров – от маленьких уличных до мощных боевых, способных убить лошадь («Из такого небось и каменную стену пробить можно», – подумал Локк, с боязливым любопытством рассматривая огромный самострел).
Старший охранник остановил отца Цеппи и коротко переговорил с ним шепотом. Затем он отослал одного из своих подчиненных с докладом к капе, а сам продолжал подозрительно разглядывать священника. Через несколько секунд второй страж вернулся и знаком велел гостям проследовать за занавесы. Так Локк впервые оказался в присутствии Венкарло Барсави. Каморрский капа сидел на простом стуле за простым столом; несколько слуг стояли у стены за ним – достаточно близко, чтобы мигом подскочить к хозяину при надобности, но достаточно далеко, чтобы не слышать приглушенного разговора за столом.
Барсави был крупным мужчиной – такого же роста и телосложения, как Цеппи, но немного моложе. Намасленные черные волосы гладко зачесаны назад и крепко стянуты на затылке; густая борода заплетена в три тугие косицы, одна над другой. Когда капа резко поворачивал голову, косицы разлетались в стороны, похожие на толстые хлесткие кнуты.
Был он в камзоле, жилете, бриджах и башмаках из какой-то диковинной темной кожи, необычайно толстой и грубой даже на неискушенный взгляд Локка; мальчик не сразу сообразил, что кожа эта – акулья. Чудно́й формы белые пуговицы на камзоле, манжетах и красном шелковом жабо при внимательном рассмотрении оказались… человеческими зубами!
На коленях у Барсави сидела девочка с сердцевидным личиком, растрепанной шапкой темных волос и внимательным немигающим взглядом – примерно ровесница Локка. Она тоже была одета несколько странно: украшенное шитьем белое шелковое платье, подобающее дочери аристократа, а из-под подола выглядывают подкованные черные башмачки с острыми железными шипами на носках и пятках.
– Вот он, значит, – произнес Барсави низким, чуть носовым голосом с едва уловимым веррарским акцентом. – Одаренный мальчуган, который чуть не свел с ума нашего дорогого Воровского наставника.
– Он самый, ваша честь. Теперь успешно сводит с ума меня и остальных моих подопечных. – Цеппи взял Локка за плечо и поставил перед собой. – Позвольте представить вам Локка Ламору, бывшего обитателя Сумеречного холма, а ныне вновь посвященного служителя Переландро.
– Некоего бога, во всяком случае, – усмехнулся Барсави, беря со стола и протягивая гостю небольшую деревянную коробку. – До чего же приятно тебя видеть, Цеппи, когда ты чудесным образом прозреваешь. На вот, закуривай. Это джеремский черный корень, превосходные сигарки, только на этой неделе скручены.
– Не могу отказать себе в таком удовольствии, Вен. – Цеппи взял из коробки тугую табачную скрутку в красной бумажной обертке.
Пока мужчины прикуривали от трепещущей тонкой свечки (склонившись над ней, Цеппи уронил на стол мешочек с деньгами), девочка составила окончательное мнение о Локке:
– Он маленький уродец, папа. Тощий как скелет.
