Локк, до сих пор не уставший дивиться таким чудесам, завороженно смотрел, как с пристроенных к стенам площадок поднимаются или спускаются большие грузовые клети, приводившие на память «паучьи клетки» на башнях Дворца Терпения.
Они со священником сидели в двуколке с маленьким багажным отделением сзади, где под старой парусиной лежало несколько узелков с разными нужными вещами. Цеппи был в просторном коричневом одеянии с серебряной и зеленой отделкой, изобличавшем в нем служителя Домы Эллизы, Матери дождей и жатвы, а Локк – в простой рубахе и штанах, босиком.
Две запряженные в двуколку лошади (не Усмиренные, ибо за пределами города Цеппи не пользовался кроткими белоглазыми тварями) неторопливо рысили по извилистой булыжной улице Семи Колес – главной улице квартала Мельничного водопада. На самом деле в белопенных струях Анжевины здесь вращались не семь колес, а столько, что и не счесть.
Пять башен располагались на широком плато, возвышавшемся на шестьдесят с лишним футов над Нижним городом. Анжевина протекала по плато чуть восточнее башен и низвергалась с этой высоты мощным шестиступенчатым водопадом шириной почти двести ярдов.
Колеса крутились на самом верху водопада, под огромным мостом из стекла и камня, где стояли в ряд деревянные мельницы.
Колеса крутились и в основании водопада, по обеим сторонам реки, используя силу бурного вспененного потока, чтобы привести в движение все, что только можно, от мельничных жерновов до воздушных мехов, раздувающих огонь под громадными чанами пивоварен. Повсюду здесь сновал деловой и рабочий люд, а изредка там и сям проезжали в золотых каретах знатные господа, которые наведывались в квартал Мельничного водопада, чтобы проследить за ходом дел на своих предприятиях и отдать распоряжения работникам.
В самом конце улицы Семи Колес священник с мальчиком повернули на восток и, проехав по широкому низкому мосту, оказались неподалеку от ворот Ченца – через них город покидали все перевозочные средства, направлявшиеся на север. Здесь стояла несусветная сутолока, с которой едва справлялась маленькая армия желтокурточников. Караваны телег и подвод, входившие в город, сразу за воротами Ченца попадали в полное распоряжение герцогских налоговых и пошлинных сборщиков – мужчин и женщин, легко опознаваемых по высоким черным шляпам без полей и прозванных за глаза шкуродерами.
Уличные разносчики, перекрикивая друг друга, расхваливали всяк свой товар, от теплого пива до вареной морковки. Попрошайки клянчили милостыню, красочно описывая самые невероятные причины своего бедственного положения и жалуясь на старые раны, полученные на войнах, явно закончившихся задолго до того, как они вообще появились на свет. Самых назойливых и вонючих из них желтокурточники гнали прочь своими черными лакированными дубинками. Было еще только девять часов утра.
– Ты бы видел, что здесь творится в полдень, – сказал отец Цеппи. – Особенно в пору урожая. Или в дождь. О боги…
Священническое облачение Цеппи и серебряный солон, незаметно переданный при рукопожатии, произвели должное впечатление: желтокурточники пропустили двуколку, не сказав ни слова, кроме «Доброго вам дня, ваша святость».
Ворота Ченца, с громадными створами из железного дерева, имели пятнадцать ярдов в ширину и почти столько же в высоту. В караульных домиках на городской стене размещались не обычные стражники, а чернокурточники – солдаты регулярной каморрской армии. Несколько из них сейчас прохаживались взад-вперед по стене, что была толщиной добрых двадцать футов.
К северу от Каморра начинались предместья, застроенные каменными и деревянными домами, с такими просторными улицами, дворами и площадями, каких нигде не найдешь в самом городе. Берег реки стал низменным и топким; на севере и востоке широкими террасами поднимались холмы, искрещенные белыми цепочками межевых камней, отмечающими границы земельных наделов. В зависимости от того, с какой стороны налетали порывы легкого ветерка, в воздухе пахло то морской солью и дровяным дымом, то унавоженной землей и оливковыми рощами.
– Многие люди, живущие за пределами больших городов, – заговорил Цеппи, – по незнанию называют свои поселения городами – такие вот жалкие скопления домишек. Но если большинство здешних обитателей никогда не бывали в настоящем городе, то ты никогда не бывал в деревне. Поэтому держи глаза и уши открытыми, а рот закрытым. Все примечай да мотай на ус, особенно в первые дни, пока будешь приспосабливаться к новой обстановке.
– А зачем вообще нужна эта поездка, Цеппи?
– Возможно, Локк, когда-нибудь тебе придется изображать человека самого низкого происхождения. Познакомившись с жизнью крестьянина, ты получишь известное представление и о погонщиках, и о багорщиках, и о деревенских кузнецах, и о коновалах – даже о разбойниках, орудующих в сельской местности.
На север из Каморра вела дорога, построенная в эпоху Теринского владычества: насыпная дорога с мелкими канавами по обочинам, покрытая гравием и железными опилками – отходами из кузниц Дымного квартала. Под воздействием дождей гравий местами слипся в твердые рыжевато-ржавые пласты, и колеса повозки звонко стучали, прокатываясь по ним.
– Среди чернокурточников много выходцев из деревень, расположенных к северу от Каморра, – неторопливо продолжал Цеппи. – Все каморрские герцоги охотно набирали в свои войска крестьян, когда требовалось пополнение, а проводить общий призыв среди городской черни не было необходимости. У солдат хорошее жалованье. А кто отслужит полных двадцать пять лет, получает в пользование земельный участок – если не убьют, конечно. Они приходят в Каморр с севера и уходят обратно на север.
– Поэтому, что ли, чернокурточники и желтокурточники друг друга недолюбливают?
– Ишь ты, смышленый какой! – В глазах Цеппи блеснул веселый огонек. – Твоя догадка недалека от истины. Почти все желтокурточники – городские парни, которые хотят таковыми остаться. Ну а солдаты ко всему прочему народ обособленный и страшно заносчивый – таких задавак и скандалистов не сыщешь нигде, кроме как в спальнях высокородных дам. Они лезут в драку по любому поводу, а уж за честь мундира глотку перегрызут. Поверь мне, я знаю.
– Вы когда-то прикидывались солдатом?
– О Тринадцать, нет! Я служил по-настоящему.
– Чернокурточником?
– Да. – Отец Цеппи со вздохом откинулся на деревянную спинку сиденья. – Тридцать лет назад. Даже больше. Я был копейщиком у старого герцога Никованте. Из нашей деревни почти все мои сверстники ушли в армию. Времена были тяжелые, война за войной. Герцогу требовалось расходное мясо, а нам – пропитание да звонкая монета.
– А как называлась ваша деревня?
Отец Цеппи криво усмехнулся:
– Вилла-Сенциано.
– О…
– Нас тогда целая толпа ушла. – Цеппи умолк, и несколько долгих мгновений слышался лишь стук копыт и колес по дороге. – А вернулось только трое. Если не здоровыми, то по крайней мере живыми.
– Всего трое?
