Облачённый в мундир, с треуголкой подмышкой и шпагой на перевязи, с припудренным по последней моде париком, Фёдор Прокопич лично встретил столичных шишек на парадном крыльце, долго рассыпался в любезностях, а потом, отослав полицейского, пригласил в дом.
Расторопный лакей принял у сыщиков плащи и шляпы, ещё один предупредительно распахнул высокие двери, ведущие в обеденный зал. Там шеренгой выстроились слуги, которым выпала честь прислуживать за столом. Как по команде, они разом склонили головы.
Воевода горделиво вскинул подбородок. Дескать, вот как я их вышколил. Не хуже солдат.
Сыщики тем временем оглядели обстановку. Зал оказался большим и светлым, шторы были задрапированы. В углу мерцал богатый иконостас. На стенах висели ружья и сабли, и даже турецкий ятаган – свидетель того, что хозяину дома довелось побывать в Прутском походе
[5]. Впрочем, не только оружие украшало дубовые панели, нашлось место и парочке картин, на которых были изображены сцены на библейские темы.
В центре находился стол с пузатыми ножками, сразу привлекший внимание гостей. Начищенная посуда, выстроенная, как солдаты на параде, сияла, радуя глаз.
Несмотря на тёплый солнечный день, камин, занимавший добрую половину стены, был затоплен. Оттого в обеденной царила нестерпимая жара, и следователи поняли, что ещё чуть-чуть, и они обольются потом.
Воевода шаркнул толстой ногой в ботфортах с позолоченными пряжками.
– Хотелось бы супругу свою представить, да вот беда – она в деревню уехать изволила вместе с чадами нашими. Софья Петровна у меня город не жалует, хотя что такое Марфино – деревня и есть.
– Умом женщину не понять, – кивнул Пётр.
– Прекрасно сказано, – восхитился воевода. – Непременно запишу себе в книжечку. Я, господа, всякие любопытные фразы коллекционирую. Чтобы, так сказать, оставить потомству на память и в назидание. Обязательно, как услышу что-то необычное, так поскорее за чернила и перо. А потом с трубочкой сяду в кресло-качалку и вслух перечитываю.
Тут Фёдор Прокопич опомнился, стал суетиться, рассаживая гостей. Сам занял почётное место во главе стола.
– Господа, прошу ушицы отведать. Знатная получилась. У нас такая рыба водится – к столу императорскому подавать не стыдно. А уж уха из неё… наваристая, жирная!
Слуги сноровисто разлили уху по тарелкам и вновь приклеились к стене.
Пётр зачерпнул ложку, поднёс ко рту, попробовал. На его лице появилось удивлённое выражение, и он быстро заработал столовым прибором.
– Ну, как господа, нравится? – немного ревниво спросил гостеприимный хозяин.
– Божественно, – качнул головой Пётр.
– Божественно, – повторил за ним Фёдор Прокопич. – Так и есть. Ведь это не просто уха – это музыка, настоящая симфония для желудка, и пусть чревоугодие считается одним из смертных грехов, должны же у нас, мужчин, быть другие радости, кроме женщин и хмельного вина. Кстати, милостивые судари, позвольте предложить наливочки. Она у меня тоже особая, по старинному рецепту настоянная. На черёмухе! Не наливка – амброзия, нектар! – он причмокнул губами.
– Покорно благодарю, – ответил за всех Иван. – Но мы на службе. Нельзя-с.
– Полноте, господа. Нешто я службы не ведаю? Четверть века отдал почти служению во благо императорского дома и России…
«А я не ошибся, – подумал Пётр. – Действительно, мужик больше двадцати лет военную лямку тянул».
– …мне ли не знать, – говорил тем временем воевода. – Бывалоча после караулов всем свободным офицерством завалим в австерию и гуляем до утра. А спозаранок снова на службу. И ничего, не мешало! Наоборот, и государь Пётр Ляксеич привечал, и императрица Екатерина слова дурного не сказала. Хвалила токмо… Всё хорошо было. – Он взял паузу, после которой вновь стал гостеприимным хозяином. – Может, передумаете? У меня и закусочка… язык проглотишь. Солёные груздочки, вот этими руками собранные, – Фёдор Прокопич продемонстрировал полные ладони с толстыми. как сардельки, пальцами. – Во рту тают.
– Охотно верим, но… – развёл руками Иван с самой вежливой миной, на которую только был способен.
Хозяин не обиделся.
– Коли наливка не по душе, тогда извольте отведать кваску али морсику из клюковки. Попробуйте, оно того стоит…
– От кваса не откажусь, – поспешно кивнул Пётр.
Ему тут же налили полный фужер кваса.
– А вы? – Фёдор Прокопич перевёл взгляд на Ивана.
Тот согласился на квас.
– У всех налито, – улыбнулся воевода. – Тогда первый тост. За императрицу Анну, за долгие лета ей, за мудрость её!
Сыщики разом вскочили. Под такой тост пить сидя нельзя. Имелись нехорошие прецеденты.
Квас и впрямь оказался превосходным. В меру сладкий и бодрящий, с густым ароматом свежего хлеба. И к тому же холодный, что в натопленной комнате было в самый раз. Сыщики чувствовали, что у них уже рубашки начинают прилипать к телу.
– Бесподобно, – признал Пётр, пристрастившийся к квасу с момента попадания в восемнадцатый век. В его будущем такой уже не делали.
– Другого не держим, – не сдержал довольной улыбки Фёдор Прокопич.
– И давно вы воеводой поставлены? – спросил Пётр.
– Почитай три года уже. Полки в атаку мне уже не водить – бомба рядом взорвалась, и меня осколками посекло – с той поры знобит постоянно, вы вон по жаре поди уже догадались, в абшид по ранению попросился – так Александр Данилыч
[6] не отпустил. Сказал, что много ещё во мне силушки, на службе пригожусь. С его лёгкой руки и попал в Марфино воеводой. Думал, местечко тихое, спокойное. Поначалу оно и впрямь так казалось… – Фёдор Прокопич не договорил, поморщился, налил себе полную рюмку наливки и одним махом отправил в желудок.
Выпив, успокоился.
– Что же заставило вас передумать? – не удержался от вопроса Пётр.
– Позвольте пригласить вас табачку покурить, – вместо ответа предложил воевода. – У меня и трубочки заранее подготовлены. Уж не побрезгуйте. Табак отборный, из Голландии выписан. А челядь пока перемену блюд сделает.
– Благодарствуем. Мы это зелье не особо уважаем, но возражать не станем, если вы при нас закурите, – заверил Пётр.
Они прошли в кабинет, в котором воевода держал курительные приспособления. Сыщики терпеливо ждали, пока Фёдор Прокопич набьёт табаком трубочку, раскурит её и выпустит первое колечко дыма. Пётр при этом старался дышать через раз. Больно ядрёным оказался табак у хозяина дома.
