– Молодой человек, не стоит меня оскорблять. Или вы пытаетесь таким образом самоутвердиться?
– Петь, позволь, я ему врежу, – попросил Иван.
– Успеешь, – заверил я. – А вы, господин Лесток, дальше рассказывайте. Мы вас внимательно слушаем.
Лейб-медик убедившись, что его шкуре ничего не грозит, продолжил:
– Да, я ему не поверил. У нас состоялся разговор… весьма бурный. Мы совершенно не выбирали выражения. Князь в гневе оказался редкостной скотиной. Позволил себе многое из того, что не допустимо для благородного человека. Пожалуй, его родители не уделяли должного внимания воспитанию отпрыска.
Иван покачал головой. Лесток вальяжно забросил ногу на ногу.
– Мне пришло в голову, что он хочет сам разыграть эту карту. Князь не был дураком. Увидел, какие выгоды может принести завещание покойного императора; решил, что делиться со мной необязательно. Глупец!
– И тогда вы направили к нему своего убийцу?
– Не совсем так. Мне было нужно письмо, а не хладный труп князя. Я сделал вид, что поверил Четверинскому, распрощался и ушёл. Потом распорядился, чтобы Колычев наведался к нему и тихонько обыскал кабинет. В крайнем… повторюсь, лишь в крайнем случае, Степан мог применить силу. Я на этом настаивал и давал соответствующие инструкции.
– И тем не менее князь мёртв.
Про то, что в убийстве обвинили меня, я предусмотрительно умолчал.
– Увы, – согласился Лесток с очевидным. – С самого начала всё пошло наперекосяк. Князь случайно застал Степана в своём доме, набросился с пистолетом, хотел застрелить. Степану пришлось защищаться. Это не оправдывает моего слугу, но… случилось досадное недоразумение. Даю слово: я этого не хотел. Смерть Четверинского не сделала меня счастливей. Тестамент так и не попал в мои руки, у кого искать – ума не приложу. Дурацкое положение, не находите ли?
Я посмотрел на Ивана.
– При обыске дома Четверинского ничего не нашли. Похоже, князь говорил правду, – пояснил Иван.
– Или господин лейб-медик нам врёт, – заметил я. – Не краснея!
Лесток поднял руки, будто сдаваясь.
– Обыщите меня и мои вещи. Уверяю, бумаг у меня нет.
– Даже не сомневайтесь, мы всё перетряхнём, – пообещал я.
– И ничего не найдёте. А время идёт, – многозначительно сказал лейб-медик.
– К чему вы клоните, Лесток?
– Предлагаю вам сделку.
– Вот это да! – поразился Иван. – Вы столь наглы, что осмеливаетесь предложить нам сделку? Восхитительно!
– Почему нет? – усмехнулся Лесток. – Господа-сыщики, вы сами оказались в весьма щекотливом положении. Начну с того, что один из вас, я так предполагаю, что это вы, Пётр Елисеев, – он ткнул в меня пальцем, – обвинён в убийстве князя Четверинского.
– С чего вы взяли? – нахмурился я.
– По-моему, вы недооцениваете мои умственные способности! Городок маленький, ну а я по вполне понятной причине держал ухо востро. Известия о вашем аресте я узнал одним из первых. Спасти вас может только одно – вы найдёте истинного убийцу. Я прав?
– Да, – согласился я. – Меня действительно ищут. Но убийца в моих, вернее, в наших руках…
– Вы хотите обвинить меня? Браво-браво, – похлопал он в ладоши. – Меня арестуют, заставят давать показания. У вас ведь прекрасно развязывают языки?
– Лучшие специалисты, – подтвердил я. – Сами не заметите, как исповедуетесь по полной.
– Я так и думал, – воскликнул он. – И тогда я расскажу о тестаменте. Поверьте, мне не удастся смолчать. А вам не удастся замять это. Сведения дойдут до Ушакова, обязательно дойдут. А от него попадут и куда выше: к Бирону, к Остерману, к государыне-императрице. И тогда всех посвящённых в сей секрет ожидает одна участь. Вы догадываетесь какая, господа?
– Догадываюсь, – скрипнул зубами я. – Свидетелей и причастных станут уничтожать.
– Вам не откажешь в природном уме, – опустил подбородок Лесток. – Как бы ни ценили вас, какие бы резоны не приводил ваш начальник Ушаков, там, на самом высоком уровне, примут единственное правильное решение: устранить вас. Само собой, и меня не пожалеют, – он снова вскинулся и подмигнул нам. – Но мне будет приятно знать, что покидаю сей бренный свет не в одиночестве.
– Неприятный расклад, – покачал головой я. – И что вы предлагаете?
– Колычева. Я дам против него показания. Напишу, что у них возникли некоторые разногласия… Дескать, был должен приличную сумму князю, по этой причине и взял на душу страшный грех. Увидев сегодня вас, господин Иван Елисеев (я не ошибаюсь ведь?), подумал, что вы пришли за ним, хотели взять под стражу. Испугался, кинулся на вас, дабы прикончить. Мои слуги пытались его остановить, да куда там! В Колычева будто кто вселился! Слуг переколол, на меня руку поднять пытался, да токмо вам всё же удалось его остановить. А умирая, он во всём покаялся, чему я стал свидетелем и о чём готов сей же момент дать письменное показание, после чего вы меня отпустите, ибо улик у вас и без того предостаточно.
– Вот так возьмём и отпустим? – удивился Иван.
– Разумеется. И тогда никто не узнает о тестаменте. Господа, соглашайтесь. Всё окажутся в выигрыше. Только вам, господин Пётр Елисеев, стоит появиться немного попозже, когда все улики будут представлены воеводе. Вы оправданы, убийца найден и более того – понёс заслуженное наказание. Ну а я, с вашего позволения, отбуду в Петербург. Цесаревна уже заждалась и нуждается в моих услугах. Как вам мой план, господа?
– Звучит немного безумно, но может сработать, – после короткого обдумывания произнёс я. – Мы согласны. Господин…
– фон Верден, – коротко бросил Лесток.
– …фон Верден сейчас даст письменные показания тебе, Иван, а я пока на время вас покину.
Предок внезапно напрягся, пододвинулся, схватил меня за руку и горячо зашептал:
– Петя, ты что? Это же враг! Он меня хотел убить, тебя извести… Я уж про князя и вовсе умалчиваю. А мы его отпускаем. Может, того… – Он выразительно провёл рукой по шее, и я с удовольствием заметил, как вздрогнул Лесток. – Не сейчас, потом… После показаний. А я засвидетельствую, что от ран, причинённых Колычевым, принял смерть. Мне поверят.
Я взял его руки в свои, с трудом сдержав внезапный порыв обнять самого родного человека:
– Ты всё правильно придумал, Ваня. Вот только одного не учёл.
– Чего именно, братец?
– Самого основного: не сможем мы – ни ты, ни я – Лестока как овцу прирезать. Пусть он того и заслужил. В честном бою, один на один – смогли бы. А сейчас, безоружного, не получится. Даже если потом будем сожалеть об этом всю жизнь. Я ведь прав, Ваня?
Он опустил голову:
– Прав.
Глава 23
Эх, дороги: не пыль, так туман. А то и непролазная грязь да распутица. Изредка мощённые камнем, чуть почаще подгнившими досками, взбитые тысячами копыт, тележных колёс, воинских башмаков, лаптей и босых ног до пылевой взвеси или грязевого киселя. Вихляющие между холмами, теряющиеся в густом лесу. Где-то спокойные, а где-то опасные – на такие в одиночку без оружия лучше не соваться.
