Трубку долго не брали. Где она? И не обманул ли его Вадим?
Вдруг раздался характерный звонок его телефона – на дисплее высветилось имя Лиля. Так звали его секретаршу.
– Александр Викторович? Добрый вечер. Понимаете, рабочий день уже давно закончился, и я дома, – каким-то странным, захлебывающимся голосом говорила она, словно боясь, что ее перебьют, не дадут договорить до конца. – Но в офис звонили, звонили долго и часто, и уборщица Надя взяла трубку. Потом перезвонила мне. Она сказала, что вам и домой тоже звонили, но там никого нет.
– Ты что звонишь-то? – Грубо оборвал он ее. – Чего надо?
– Вашу жену убили! В ресторане «Риголетто». Вам срочно надо туда поехать для опознания. Там были ее вещи, сумочка, документы, вот так они и поняли, что это Марина. Александр Викторович, горе-то какое!
Русалкин отключил телефон и достал сигарету. Нет! Этого не может быть! Все слишком просто и легко. Теперь он на самом деле свободен! Подумал – и сам ужаснулся своей мысли.
22
2007 г.
– Послушай, Рита, как же у тебя здесь все хорошо! И цветов полно. Когда же ты успела все вырастить? Вы же совсем недавно купили этот дом.
Мира прохаживалась по саду, любуясь пышными кустами цветущих роз, лужайками с ирисами, ранними лилиями, роскошными пионами.
– К сожалению, а может, и к счастью, но все эти цветы – не моя заслуга. Здесь до меня жили люди, думаю, у них случилось несчастье, поэтому-то они и продавали дом в такой спешке, за полцены, и, как мне кажется, здесь хорошо поработал либо садовник, либо бывшая хозяйка.
– И что это за несчастье?
– Кажется, он разорился.
– Представляешь, как они радовались, когда жили в этом доме, когда сажали эти цветы, деревья… Да уж, от сумы и от тюрьмы… – вздохнула Мира. – Мы тоже хотим жить за городом. У меня есть дача, но там жить невозможно. Дима, как увидел ваш дом, тоже загорелся, хочет купить или построить что-нибудь настоящее, жилое, с камином. И непременно на Волге.
– Так давай я поговорю с соседями, может, здесь кто-нибудь что-нибудь продает. Представляешь, как было бы хорошо, если бы вы купили дом здесь, в Пристанном! Мы бы ходили друг к другу в гости, на чай.
– Конечно, поговори. Не знаю, почему это мне раньше не пришло в голову. Вероятно, я и не допускала мысли, что кто-то захочет избавиться от дома в этом райском уголке. А ты все одна? Без Марка?
Мира повернулась, и солнечный луч зацепился за ее каштановый, с рыжинкой локон. В зеленом сарафане и соломенной шляпе она прекрасно смотрелась на фоне цветов, и Рита мысленно уже принялась рисовать ее портрет.
– Знаешь, тебе так идет беременность, ты прямо вся светишься, мило так округляешься, – заметила она.
– Да и ты тоже недурно смотришься в своем новом положении.
– Мы с тобой – две беременные тетки, смешно, а? – расхохоталась Рита. – Арина недавно родила, знаешь?
– Да ты что?
Речь шла об Арине Затонской, их общей приятельнице, известной в городе журналистке. Ее муж сидел в тюрьме за убийство своих друзей и дочери – страшная история, тем более если учесть, что свою дочь он любил больше всех на свете и совершил преступление, желая спасти ее от общества негодяев. Арина, поняв и простив его, согласилась ждать его и даже рискнула оставить ребенка.
– Она родила сына и теперь счастлива, у нее началась совершенно новая жизнь. Ты бы видела ее раньше, какой она была до того, как встретилась с Леней Масленниковым. Подросток! Полное отсутствие женственности. А сейчас! Ты же помнишь ее, мы встречались, когда ездили к Гортензии.
– Помню, конечно. Но мне действительно трудно представить себе, что она, как ты о ней рассказывала, носила исключительно джинсы, майки и свитера. Она же такая хорошенькая.
– Это все любовь. Со мной любовь тоже, смотри, что сделала.
– А что? По-моему, ты замечательно выглядишь. – Мира вернулась к Рите, сидевшей в плетеном ракитовом кресле, и уселась рядом, налила себе лимонад. – Или я не права?
– Просто ты не видела меня до встречи с Марком. Я была свободная художница. Много ездила, принимала в своей квартире того, кого хотела, словом, позволяла себе то, о чем сейчас стыжусь даже вспоминать.
– Любовники?
– Это мужчины так думали, когда я приглашала их к себе. Но на самом деле я рисовала их портреты, кормила их, расплачиваясь таким образом за потерянное ими время и выставляла за дверь.
– Можно себе представить, что с ними потом было! Мужчины не терпят такого обращения.
– Некоторые потом пытались мстить, даже стекла били. Как правило, так вели себя молодые подвыпившие парни. И, конечно же, все они были на редкость красивые. У меня до сих пор хранится коллекция этих портретов. Это было время такое, мне хотелось покуражиться, поиграть, понимаешь? Я понимала, что совершаю безрассудные поступки, что так поступать нельзя, даже с мужчинами, но я втянулась в эту игру. Я соблазняла их открыто, считая, что останусь безнаказанной. Могла накрыть стол, зажечь свечи и ужинать в обществе такого молодого красавца в неглиже.
– Это были опасные игры.
– В них была своя прелесть.
– Неужели ты сама не хотела продолжения?
– Хотела. Иногда очень даже хотела, но понимала, что если позволю себе расслабиться, то потом буду сожалеть обо всем, и знаешь почему? Потому что, повторяю, моими натурщиками были настоящие красавцы. А такие мужчины, как правило, не могут принадлежать одной женщине, то есть мне. Вот если бы мужчину можно было приобрести в собственность, тогда другое дело. А так? Отдаться такому олененку, чтобы потом целыми днями и вечерами ждать его появления или звонка? Я же знала, чем все это может закончиться.
– Это самолюбие?
– Осторожность. Конечно, были влюбленности, и я обжигалась, я знала эту боль, когда тебя бросают, поэтому старалась не попадаться, понимаешь?
– Ой, Рита, Рита, скажи лучше, что ты просто мстила мужчинам за свои прошлые обиды, ведь так?
– И это тоже.
– Тебе доставляло удовольствие смотреть, как страдают мужчины.
– Ну и что? Мне придавало это творческие силы. Во всяком случае, то время, что они проводили в моей мастерской, они принадлежали только мне.
– Ты рисовала только портреты или…
– Было и такое, что они соглашались позировать мне в обнаженном виде. И тогда я понимала, что такое красивый мужчина да еще и уязвимый.
– В смысле?
– Я поняла, что мужчины – очень тонкие и ранимые существа и что не только мы, женщины, зависим от них, но и они от нас. Случалось, что наши сеансы затягивались на много часов, в это время какой-нибудь юноша рассказывал мне о своей неразделенной любви, о том, как с ним поступили.
– И ты после этих рассказов могла выставить такого, как ты говоришь, олененка за дверь? Не подарив ему немного любви?
