«Кодекс чести? – насмешливо переспросил Джоник. – Слышь, перец! Ты мне своими кодексами в рожу не тыкай. Я не из твоей петушиной обоймы».
Зал ахнул и оторопело замолчал.
– Тут я его тарелкой и огрел, – со скромным достоинством признался Богдан.
– Какой тарелкой? – изумился Сергей. Он успел забыть о вручении приза, и воображение подсунуло ему Грегоровича, разносящего между столиков закуски и шампанское.
– Которую мне на «Муз-Премии» вручили. Увесистая такая!
Джоник отскочил, и удар пришелся не по голове, а в плечо. Разозлившийся Грегорович удовлетвориться полумерами никак не мог и принялся гоняться по сцене за рэпером, забыв о достоинстве, камерах, зрителях и всем остальном. Джоник прыгал как блоха, уворачивался и этим только раззадоривал поп-кумира.
– Минут пять вы, Богдан Атанасович, веселили публику, – одобрительно припомнил Кеша.
– Так и не догнали? – с сожалением спросил Сергей.
– Догнал, – понурился певец.
Кадры, на которых гигант Грегорович пинает съежившегося Джоника, обошли все газеты. Выглядело это как избиение младенца.
– Я ему всего один раз туфлей под зад засадил, – с досадой сказал Богдан. – А выглядело так, будто библейский Самсон разрывает пасть писающему мальчику. Джоник жертва, я злобный ублюдок и агрессор. Ух, как публика ополчилась!
– А уж как госпожа Беладонна рассердилась! – припомнил Кеша.
Богдан неожиданно покраснел до ушей.
– Песочила вас на все лады, – мечтательно протянул Кутиков. – Что говорила-то, я уж позабыл? Исполинской дурой назвала, что ли.
– Иннокентий!
– Или кретином-переростком? – Кеша нахмурился. – Вот не помню. Эх, память, память…
– Я тебе премию выдам, – пообещал по-прежнему багровый Грегорович, – чтобы она к тебе не возвращалась.
Кутиков ухмыльнулся уголком рта.
– Значит, Джоник вас спровоцировал, а затем пожинал лавры, – подытожил Макар. – Склоки, пресса, обсуждение в соцсетях и прочие круги по воде… Такая стратегия в самом деле работает на популярность?
– На популярность работает все! Думаешь, откуда берутся разнообразные поющие сиротки из детдома, мальчики с плавниками и прочая дешевка? Заставь о себе говорить! Будь на слуху! Джоник пользовался этим в тысячу раз более умело, чем любой из нас.
Илюшин кивнул Сергею – мол, нам пора – и поднялся. Сергей сделал несколько шагов, пряча блокнот в карман, наступил на шелковую полу халата, распростершегося по паркету точно королевская мантия, поскользнулся и едва не грохнулся на Грегоровича.
Подхватил его не Богдан и даже не Илюшин, а Иннокентий Кутиков. Словно фея, вспыхнул рядом, подхватил под плечо, и Сергей ощутил железную хватку.
– Осторожнее, пожалуйста.
А миг спустя уже снова стоит за спиной босса со своим дурацким бокалом из-под колы в руке. Вот неуловимый черт!
Сергей даже не знал, что его сильнее выводит из себя: отчаянное противодействие всех вещей в этом доме или помощь насмешливого камердинера, всегда приходящая вовремя. Он все сильнее ощущал себя чурбаном. Обычно подобное чувство посещало его в гостях у приятельниц жены, где велись светские разговоры о нашумевшей выставке постмодернистов или спектакле известного режиссера с альтернативным прочтением классики.
Илюшин уже стоял в дверях.
– Да, кстати, – сказал он, словно только что вспомнив. – У вас есть предположения, кто убил Джоника?
Сергею показалось, что вопрос адресован камердинеру. Но ответил, разумеется, Богдан.
– Андрюша.
– Есть основания?
Богдан почесал бородку.
– Что-то у них не ладилось последнее время. А Джоник – он ведь въедливый, как пиявка. Просто так человека не отпустит, пока всю кровь из него не высосет.
4
– Что думаешь по поводу всего этого? – спросил Сергей, когда они с Илюшиным остались одни.
Макар по давней привычке уселся на подоконник. Из двора одна за другой выезжали машины: Грегорович сдержал обещание и спровадил всех официальных лиц, едва они закончили предварительную работу.
Бабкин подошел и тоже стал смотреть.
– Ты слышал, кому он звонил? – хмуро спросил он.
– А тебя это задевает? Нарушает твою веру в справедливое мировое устройство?
Бабкин хмыкнул.
– Не то чтобы я жил в мире розовых пони… Но да, хотелось бы, чтобы чиновник такого ранга не шел на поводу у человека, поющего всякую фигню.
– Неплохо поющего, между прочим, – заметил Макар, щурясь на почти севшее солнце. – Голос-то у него приличный.
– Да я не про голос, – отмахнулся Сергей. – Все ты понимаешь.
Илюшин в задумчивости покачал ногой. Солнце было как золотая спина рыбы, выпрыгнувшей из небесной синевы.
– Я понимаю, что другой человек на месте Богдана и с его возможностями сделал бы все, чтобы замять дело. Обрати внимание: замять. А не нанимать частных сыщиков, надеясь на их умение держать язык за зубами.
– Что, кстати, опрометчиво с его стороны. Он о нас ничего не знает.
– Уверен?
Бабкин озадаченно уставился на ухмыляющегося Макара.
– Ты пересекался с ним прежде?
– Не-а.
– Переходил дорогу его знакомым?
– Не исключено, но вряд ли.
– Тогда сдаюсь. Выкладывай.
– Да что тут выкладывать. У него Иннокентий Кутиков трудится. Если бы я раньше об этом знал, предупредил бы тебя, что перед ним притворяться бесполезно.
Сергей поморщился. Камердинер и ему самому не давал покоя.
– Кто он такой и откуда нас знает?
– Кто он такой, понятия не имею. – Поймав недоверчивый взгляд друга, Илюшин покачал головой: – Честное слово, Серега. И, подозреваю, мало кто имеет. А знает он нас, потому что у него работа такая: про всех все знать. Кутиков – уникальный человек. И крайне занятный.
– Что занятный, это я и сам понял. А подробнее можешь?
Илюшин мог.
Кеша Кутиков самозародился у госпожи Беладонны. Возник из ниоткуда, так что впору было предполагать волшебство и вмешательство темных сил, тем более, что про певицу ходили и такие слухи. Впрочем, каких только слухов о ней не ходило.
Как бы там ни было, появление Кутикова в жизни великой певицы было овеяно мраком. Сама она в свое время излагала журналистам по меньшей мере восемь версий их встречи. Согласно одной из них, Беладонна подобрала зимой возле подъезда пьянчужку, из жалости привела к себе, а после и пригрела. Из отъевшегося и отоспавшегося алкаша вылупился вполне порядочный человек и стал служить ей верой и правдой.
