Гольц сменил Фостера на трибуне, и зал в напряжении замер. Гольц обвел присутствующих своими светлыми глазами, и в этом взгляде чувствовались присущие ему твердость и жажда борьбы. Все затихли, хотя зазвучала непонятная для многих слушателей без переводчика немецкая речь. Вдохновленный моментом, он говорил с холодной точностью, которая была в лучших традициях науки. Как и остальные, Гольц прекрасно чувствовал, насколько волнительно было происходящее. Он начал с обзора теорий и методов исследования Флурана, Фритча, Хитцига и Феррье. Затем с беспощадной резкостью он перешел в нападение: «Плод, – пояснил он, – может выглядеть очень соблазнительно, но сердцевина его может оказаться червивой, и совсем несложно отыскать изъеденные паразитами места в предложенных доныне теориях локализации функциональных центров…»
Это был выпад в сторону Хитцига, Фритча, Феррье – всех, кто верил в существование моторных и сенсорных центров головного мозга.
Голос профессора был отчетливо слышен даже в дальних уголках зала. Он заявил, что не приемлет метод электрической стимуляции, при помощи которого Хитциг и Феррье обнаружили так называемые функциональные центры. По его словам, существовал лишь один метод, способный доказать, имеют ли место такие центры в действительности. И это удаление тех долей мозга, в которых, как утверждалось, они находятся. Если живому существу удалить область мозга, которая, по убеждению профессора Феррье, отвечает за подвижность какой-либо его конечности, то должна наступить парализация этой конечности. Если же она продолжает действовать, то любой здравомыслящий человек должен воспринимать это как подтверждение того, что такого центра не существует. Если удалить участок коры больших полушарий, который, как утверждает профессор Феррье, регулирует деятельность органов слуха, за этим должна последовать глухота. Если же существо продолжает слышать, то такого функционального центра нет.
Кроме того, послеоперационные нарушения моторики и чувственного восприятия, по убеждению Гольца, ни о чем не говорили. Если долгое время заботиться о подопытном животном, то такие нарушения полностью или большей частью исчезают. Одно это свидетельствует, что изначальное представление о мозге как функционально однородном организме, части которого взаимозаменяемы, в большей степени соответствует истине, чем теория функциональных центров. Прежде всего, Гольц занимался совершенствованием методики экстирпации, т. е. полного удаления органа. Также он смог поддерживать жизнь подопытных животных достаточно долго, чтобы получить неоспоримые доказательства своей концепции. Результаты этой своей работы он собирался представить.
Тишина в зале сделалась еще напряженнее, чем в первой части его речи. «В огромном числе экспериментов, – нарушил всеобщее молчание Гольц, почувствовавший свое превосходство, – я делал попытки нанести как можно более обширные повреждения коре больших полушарий и, всеми средствами продлевая жизнь подопытных животных, наблюдал за ними. Во избежание кровотечений я отделял мозговую ткань струей воды». В результате этого нехитрого эксперимента он установил, что собака после отчуждения больших участков мозга оказывается на время парализованной или испытывает нарушения зрения, слуха и обоняния, также временные. Но вскоре, как он объяснил, все моторные функции восстанавливаются. Посему учение о локализации следует считать ложным, а более раннее учение Флурана – истинным. С одной только поправкой: Флуран допустил единственную ошибку, переоценив темпы реституции мозга. Он решил, что один небольшой фрагмент мозга сможет взять на себя функции целого органа и регулировать и физическую, и психическую деятельность. Это предположение верно в первом случае, но не во втором. Однако это заблуждение Флурана отнюдь не аргумент в пользу теории локализации Феррье. Сторонники последней удовольствовались изучением активности мышц и органов восприятия, проигнорировав тот факт, что обширное хирургическое воздействие на обе части – или оба полушария – мозга может вызвать серьезные нарушения умственных способностей или расстройство психики. Феррье лишь однажды отдельно касался таких нарушений. Он указал, что разум также занимает в мозге особое место, а именно – лобную долю, и объяснил умственные отклонения возможным повреждением этой области. В действительности же любое обширное повреждение мозга неуклонно влечет за собой психическую дезориентацию. С целью найти подтверждение этим тезисам Гольц отказался от метода водяных струй и разработал новый алгоритм работы, который дал ему возможность разграничивать участки мозга с большей точностью. «Я использовал бормашину Уайта с набором разнообразных насадок… Этот универсальный инструмент позволил легко удалять участки мозга любой величины… На некоторых собаках я провел две, три, четыре и более операций и тщательно отслеживал все наступившие изменения…»
«У собаки, – сказал Гольц, задумчиво взглянув на своих слушателей, – утратившей в результате операции обе передние доли мозга, которые, по теории Феррье, содержат психомоторные центры, сохранились все надлежащие функции нижней челюсти, языка, хвоста, глаз и ушей, т. е. это не вызывает расстройства ни моторики, ни перцептивного восприятия».
«Чтобы вы могли убедиться… – во весь голос проговорил Гольц, – в справедливости моих утверждений, я привез из Страсбурга собаку, которой в ходе пяти операций в период с пятнадцатого ноября 1880 года по двадцать пятое мая 1881 года я удалил кору теменной и затылочной долей мозга. Случай этой собаки уникален, что я отметил в процессе моих многочисленных наблюдений. И он уникален вдвойне, поскольку собака здорова, что я и собираюсь продемонстрировать». Так, у нас на глазах Гольц доказал, что парализация каких-либо мышц или продолжительная невосприимчивость каких-либо рецепторов вследствие повреждения каких-либо отделов коры больших полушарий не более чем миф. Он был уверен в истинности своих заявлений, поэтому констатировал: «Теория локализации мозговых центров – ошибка». С видом безоговорочного победителя Гольц еще раз взглянул в зал и покинул трибуну.
Даже сегодня я все еще помню, как тягостно и мучительно было сознание поражения. Я быстро оглянулся, надеясь отыскать взглядом Феррье. Побледневший, он медленно поднялся со своего места и нерешительным шагом направился к трибуне. Либо он чувствовал себя побежденным, либо вел себя так сознательно, желая вернуть спор, который с такой страстной ожесточенностью уже начал Гольц, в рамках благородной, выдержанной научной дискуссии.
Тихим, спокойным голосом Феррье заявил, что все изложенное Гольцем, в сущности, нисколько его не удивляет. Он и сам не так давно – и это некоторым может показаться удивительным – применял этот метод, но – как он полагал – с одним фундаментальным отличием. Он никогда не прибегал к совершенно неточному и неконтролируемому методу удаления участков мозга посредством водяных струй. Также не пользовался он и бормашиной, поскольку, вопреки мнению Гольца, ее работа отнюдь не была филигранной и могла нанести несравнимо большие повреждения этому тончайшему из органов. Кроме того, по мнению Феррье, в описанном Гольцем случае антисептики были практически бесполезны, поэтому животное выжило лишь по счастливой случайности. Каждый эксперимент может повлечь за собой воспаление мозга. Из этого следует, что каждое воспаление, даже если оно протекает без серьезных осложнений или не приводит к смерти, отрицательно влияет на результаты эксперимента. То же касается и внутримозговых кровотечений. По этой причине друг Феррье, профессор Йео в своих экспериментах использовал новейшие достижения хирургии – антисептики и кровоостанавливающий электрический нож. И использование именно этих достижений обеспечило высокое качество полученных результатов. Он мог оперировать, не сомневаясь, что удаляемые фрагменты точно соответствуют установленным границам функциональных центров. Он занимался научной работой много лет и в результате добился того, что его подопытные животные выжили, при этом что составляло важное отличие от опытов Гольца, ни их жизни, ни точности экспериментальных данных не угрожали воспаления, и в среднем они жили дольше, чем, по его сведениям, жили подопечные Гольца. Так была опровергнута часть важных аргументов первого оратора.
