Из своей сумки Феррье вынул пугач, зарядил его и поднес к голове обезьяны. Через доли секунды он выстрелил – раздался хлопок. Наполовину парализованная обезьяна в страхе отскочила в сторону. Она пыталась спастись при помощи здоровых руки и ноги, но, совершив несколько гротескных движений, рухнула на землю. Вторая осталась спокойно стоять, хотя прямо у ее головы дымился ствол пистолета. Обезьяна ничего не слышала. Не было никаких сомнений: она потеряла даже остатки слуха и была абсолютно глуха.
Феррье опустил пистолет. Он ждал, пока служащий поможет упавшей обезьяне подняться.
«Уважаемые господа, – сказал он, – оба этих животных уже сегодня, как и собака профессора Гольца, будут усыплены хлороформом. Вы сможете беспрепятственно обследовать их мозг и убедиться, что ампутированные профессором Йео участки соответствуют обозначенным мной функциональным центрам. Если это так – а я знаю, что это так, – то можно считать доказанным то предположение, что любое движение тела и любой орган восприятия высших существ управляется определенным участком мозговой коры. Механизм этих процессов нам еще предстоит выяснить. И в будущем не должно быть места сомнениям в истинности этой теории, так как она открывает безграничные возможности для лечения болезней головного мозга».
На этом он закончил. Установилось молчание, выражавшее глубокое потрясение и восторг. Их испытали даже самые хладнокровные из присутствующих. Я же был настолько впечатлен, что не мог найти слов, способных передать мои чувства.
Из тишины послышался низкий и твердый голос Йео. К тому, что уже сказал его друг, он добавил, что аргументы Гольца касательно так называемого умственного расстройства основываются на ложных выводах. Во всех случаях, когда Гольц констатировал нарушение умственных способностей, или слабоумие, в действительности прогрессировали куда более серьезные заболевания органов восприятия, а именно зрения, слуха и обоняния, чего Гольц не желал признавать.
Он выразил уверенность, что при вскрытии животных выяснится, что у собаки Гольца не были задеты моторные центры. Это, по его словам, объясняло выраженную мышечную активность.
Во вдруг воцарившейся атмосфере всеобщего возбуждения Гольц попытался дать разъяснения относительно его опытов.
Майкл Фостер призвал собравшихся успокоиться. Он заявил, что окончательное решение будет вынесено после патологоанатомического исследования. Он предложил поручить его профессорам Кляйну, Шеферу и Ленгли, которые должны будут огласить результаты их изысканий по окончании конгресса.
С этим решением все согласились, но напряжение не исчезло, а только усилилось. Вскоре все присутствовавшие разошлись. «Я думаю, этот день войдет в историю. Это начало новой эпохи», – донесся до меня голос Шарко.
Прошло четыре наполненных ожиданием дня.
Во вторник, девятого августа, незадолго до заключительного заседания Конгресса в Сент-Джеймс Холл комиссия физиологов обнародовала результаты произведенного исследования. Ее заключение стало безоговорочным триумфом Феррье, а значит, и воплощением моей мечты о будущем хирургии.
Комиссия установила, что у обезьян были удалены именно те участки мозговой коры, о которых упоминалось в докладе Феррье. Более того, это были те самые участки, которые Феррье называл функциональными центрами, управляющими работой рук, ног и органов слуха. Что касается Гольца, то ему, по заключению комиссии, не удалось точно выделить и удалить заявленные области. Как и предположил Йео, моторные центры и центры, регулирующие работу органов чувств, остались нетронутыми и успешно функционировали. Этого было достаточно, чтобы до определенной степени обеспечивать работу мышц и рецепторов собаки. Особенно если учесть, что животные, занимающие более низкую по отношению к человеку биологическую ступень, менее восприимчивы к вредоносным воздействиям.
Обрадованный и вдохновленный победой, я направился на заключительное заседание. Я занял первое же оказавшееся свободным место. Рядом со мной сидел молодой человек. Мне было известно, что это невролог Национальной больницы на Квин сквер и что он работал в той же области, что Хьюлингс Джексон и Феррье. Пока мы дожидались заключительного подведения итогов, он представился. Его звали Хью Беннет. Я знал его отца, Джона Беннета, очень известного профессора медицины.
Вдруг он спросил: «Возможно, Вы знаете, что мой отец скончался шесть лет назад? При вскрытии доктор Кэдж и профессор Заундерс обнаружили правостороннюю опухоль головного мозга, прямо над ухом – между твердой мозговой оболочкой и костью. Она была размером с куриное яйцо и так удачно расположена, что ее легко можно было удалить. Какие-то вещи никогда не забываются, и мысль о том, что моему отцу можно было помочь, не оставляет меня в покое».
Я хотел ему ответить, сказать ему, что теперь мы, вне всякого сомнения, сможем сделать для других больных то, что не было сделано для его отца из-за незнания и неопределенности. Я хотел разделить с ним мой оптимизм, мою глубокую и горячую веру в величие того, что нам предстояло, мое убеждение, что мы стояли на пороге зарождения хирургии мозга, которому теперь ничто не мешало. Но я не успел сделать этого, так как Майкл Фостер открыл заседание. «Этот конгресс, – возвестил он, – только укрепил мою уверенность в том, что эксперименты над животными сослужили медицине прошлого огромную службу и необходимы для медицины будущего…»
Перед следующим выступлением Беннет был вынужден меня покинуть. Тогда я не знал, что он, став инициатором первой успешной операции по удалению опухоли головного мозга, воплотит мою мечту.
Семнадцатого ноября 1881 года противники вивисекции подали на Феррье в суд, обвинив его в жестоком обращении с животными.
Сообщество лондонских врачей наняло для Феррье адвоката, а профессор Йео, который отвечал за техническую часть экспериментов, принял решение защищать себя самостоятельно. Противники вивисекции, однако, не учли, что профессор Йео позаботился не только о документе, подтверждающем его право оперировать, но и об особом разрешении на наблюдение за животными после операции. Вэдди и Бесли упорно обвиняли Феррье в том, что он не кто иной, как подстрекатель Йео, но эти доводы не имели успеха. Председатель сэр Джеймс Ингем, давно убедившийся, что Феррье и его работа как ценный вклад в развитие медицины заслуживают большего уважения, чем его фанатичные обвинители, согласился с мнением Йео и остальных врачей. Он снял все обвинения, гарантировав Феррье свободу.
Кохер, или Бернская трагедия
Покидая Лондон, я и не подозревал, что до первой удачной операции по удалению опухоли мозга пройдет еще три года. Со свойственным мне нетерпением я ожидал, что кто-то из хирургов значительно раньше отважится применить на практике анатомико-физиологические основы хирургии головного мозга, заложенные на этом конгрессе. Тогда я не знал, что уже было проведено несколько операций, в числе которых были успешные. Знай я это, я несколько раньше был бы избавлен от отчаяния, переполнявшего меня вплоть до 1884 года, когда состоялась первая значительная операция на головном мозге.
