Когда же наступило первое опьянение, Нерон приказал поэтам и философам показать своё искусство в стихосложении и диалогах. Победу одержал молодой ритор Виниций, за что был удостоен права находиться рядом с императором.
Затем выступили мимы, изображая приключения возлюбленной Зевса Ио, дочери Инаха. Своими бесстыдными жестами и телодвижениями комедианты вызвали бурное одобрение гостей, а когда рабы-корибанты, наряженные фавнами и сатирами, и юные сирийские невольницы, представляя нимф и дриад в накинутых на голое тело зелёных сетках, начали исполнять вакхические пляски, многие знатные женщины обнажились до пояса, демонстрируя совершенство груди, не уступающее ещё непорочной красе бюстов рабынь.
Чаши без устали наполнялись вином, голоса и смех звучали всё громче и развязнее, а когда, окончив пляски, сирийские девушки и, допущенные к столу полуобнажённые рабыни со всех концов света разместились среди гостей, пир начал вливаться в привычное русло оргии.
Тем временем рабы внесли украшенные бараньими головами бронзовые сосуды и жаровни с раскалёнными углями. На жаровни рабыни ссыпали измельчённые кусочки мирра и карда, тем самым ещё более облагораживая воздух триклиния, а шафрановым настоем из сосудов обрызгивали пол, не занятый пирующими. Наступало время определения сильнейшего борца этой ночи.
К месту борьбы вышли лапист-наставник гладиаторов Гемелл и пленённый галл Ланкал. Их могучие торсы, словно изваянные богами, вызвали восхищение зрителей, а предстоящая схватка заставила забыть чаши с вином и притягательность разгорячённых доступной близостью тел.
Под звуки музыки противники сошлись в смертельной схватке. Обхватив друг друга могучими руками, они боролись молча и озлобленно, стараясь, сломав рёбра, удушить противника. Пирующие, затаив дыхание ждали исхода поединка. И вот, под чудовищной силы руками Гемелла раздался глухой хруст костей, изо рта Ланкала хлынула кровь, и галл бездыханным рухнул под ноги победителя.
Рёв восторга пронёсся под сводами триклиния. Каждый желал выпить с победителем, указывая ему место с собой, но гигант возлёг рядом с юной весталкой Негодией, отдавая дань её свежести и красоте.
Пир продолжился с новой буйной силой. Звуки кимвал и флейт утратили своё сладкозвучие. Шум и гам не позволяли слышать соседа, женщины манили скорой доступностью, и лишь непорочные весталки, служительницы богини Весты, да охрана из солдат-преторианцев, сохраняли трезвость рассудка и спокойствия.
* * *
– Клянусь бёдрами Киприды, – заплетаясь языком, говорил наместник Сеницион, обращаясь к Кальвии и ощупывая её обнажённую грудь. – Ты достойна изваяния в мраморе, а твои сосцы, подобные двум нарождающимся бутонам розы, ввергают меня в священный трепет желания.
И он, продолжая одной рукой шарить по груди Кальвии, другой уже рылся под подолом её туники, находя там ласкающий пальцы пушок плотно сомкнувшейся раковины с пухлыми и мягкими створками.
– Сеницион! А ты ещё способен на любовные подвиги? – со смехом спрашивала красавица, переворачиваясь на спину и раздвигая ноги.
– Да, моя божественная, – уверял наместник, пытаясь взгромоздиться на женщину.
Когда же ему это удалось, он к своему искреннему огорчению обнаружил, что его надменная палица, бывшая угрозой для всех жительниц Вифинии, не готова к схватке, а презренным червяком укрывается в редких зарослях межножья. Тем не менее, Сеницион начал не забытые ещё мужские движения, упираясь остатками былой роскоши в ждущее лоно прелестницы. Но желаемого результата не последовало, поэтому Кальвия, возгоревшись от знакомого трения, но не чувствуя пользы в поддержании огня от старого истопника, непочтительно сбросила его с себя и повернулась спиной.
Перед ней, утомлённый вином, раскинувшись на ложе лицом вверх, спал молодой воин-всадник Авл. Кальвия бесцеремонно задрала его тунику и руками начала исследовать свежий и упругий даже во сне побег воина. Ещё не вполне готовый к действию, он выглядел так соблазняюще аппетитно, что женщина решила попробовать его на вкус. Начав от корня, она, перебирая губами по стеблю, достигла его вершины, а затем, погрузив его до половины в рот, начала языком щекотать и гладить эту круглую, отполированную природой вершину, наполненную жизненными соками отдыхающего всадника. Одновременно, скользящими движениями руки вдоль горячего стебля, она заставила его окрепнуть до твёрдости древка копья. И тогда, сорвав с себя мешающую ткань, стала медленно садиться на это копьё спиной к лицу Авла. А когда мужская плоть полностью утвердилась внутри женского лона, Кальвия начала упоительную скачку на ещё дремавшем воине, лишь иногда сдерживая прыть, чтобы продлить очарование этой верховой езды.
Старый наместник со слезами на глазах наблюдал это действо, правой рукой пытаясь расшевелить свои поникшие под бременем лет чресла, а левой вливая в себя вино. Но бывшая гроза Вифинии не подавала признаков жизни, выскальзывая угрём из-под пальцев. Сенициону ничего не оставалось, как утопить горе в одной из чаш с вином и впасть в сон, предварительно исторгнув из себя изрядную порцию рыжиков и саранчи.
В это время достойный муж Кальвии Ватиний, лёжа головой к ногам на голой рабыне-нумидийке, ртом исследовал, чёрные снаружи и ярко-красные внутри, мало изношенные временем и хозяевами тайные прелести негритянки. Она же, гибкими движениями бёдер, усердно помогала более глубокому проникновению языка Ватиния внутрь своего естества и так преуспела в этом, что даже губы свободного гражданина Рима стали полностью заползать во влажный и широко открывшийся зев меж её длинных ног. Да и сама она все ртом наслаждалась тугой мужской плотью и вкусом семени.
Знатный трибун Петроний, освежившись в струях одного из фонтанов триклиния, сбросил мокрую тунику и на четвереньках, для большей устойчивости, продвигался вдоль стола, отыскивая своё место рядом с прекрасной Поппией.
– Клянусь светом Гелиоса, – бормотал он, вглядываясь в свободные или уже занятые и почти сплошь обнажённые задницы гостей, – среди этих разноцветных холмов не сыскать мне Поппии.
Окончательно поняв тщету своих поисков, он остановил свой взор на двух белых полушариях, соблазнительно покачивающихся из стороны в сторону призывными стараниями их обладательницы.
Петроний, не раздумывая направился между предусмотрительно разошедшимися ногами к вожделённому объекту исследования. А уже лёжа на спине женщины, он уверенно вонзил своё жало в ждущую и широко развёрстую плоть соблазнительницы. Слившиеся тела пришли в движение, посильно помогая друг другу. Петроний благодарно целовал плечи и шею женщины, а когда та полуобернула к нему лицо, узнал в ней свою жену Рубрию.
Столь неожиданная встреча мигом охладила их пыл, а соединившиеся части тел замерли, ожидая решения супругов.
Бросив, далёкий от восхищения, взгляд на мужа, Рубрия произнесла:
– Петроний, я даже не стану напоминать тебе о том, что ты уже не в первый раз забываешь всякие приличия и ведёшь себя как варвар. Ты что, не можешь найти себе хотя бы рабыню? Мне порядком надоели пробелы в твоём воспитании.
