В Княжево вместе со мной сидел молодой парень лет двадцати семи. Звали его Денис Николаев. Сидел он старательно, с начальством дружил, никаких «косяков» за ним отродясь не числилось, зато числилось множество поощрений «за добросовестное отношение к труду». Он делал всё для того, чтобы уйти по УДО, условно-досрочно. Отсидел положенную часть срока и тут же написал заявление в суд. Администрация это заявление поддержала, написав, что он «твёрдо встал на путь исправления». А судья отказала ему. Почему? Постановление гласит: «В связи с тем, что осужденный Николаев не предоставил суду абсолютно неопровержимых доказательств своего исправления». Я читал это постановление и думал: «Дорого бы я дал, чтобы какой-нибудь яйцеголовый правовед объяснил мне, дураку, юридическое содержание термина ‘‘абсолютно неопровержимое доказательство”»…
Да что далеко ходить! В моём собственном приговоре, где перечисление «доказательств», основанных на показаниях свидетелей обвинения, занимает многие страницы, от показаний одиннадцати (!) свидетелей защиты судья Третьякова отделалась одной фразой: «Суд не доверяет показаниям свидетелей защиты, так как считает их единомышленниками обвиняемого». Вот так! Это и есть, судя по всему, «абсолютно неопровержимая» логика в понимании нынешних чиновников. А ведь свидетелями защиты были самые разные люди, от безработного до депутата Госдумы, проживавшие в самых разных регионах России, от Ростова до Новосибирска. Но – «единомышленники», и всё тут. Поди, опровергни!
Бывают, конечно, и приятные исключения. В том же Княжево молодой «барыга»-наркоторговец рассказывал мне, как «старшие» в его районе долго мучились с каким-то строптивым старлеем из наркоконтроля, который им всю торговлю поломал. «Тридцать тысяч баксов ему давали. Не берёт, гад! Пятьдесят тысяч! Не берёт!..»
* * *
В тюрьме нет ничего такого, чего не было бы в вольной жизни. Просто в силу весьма суровых и жёстких, порой откровенно жестоких условий существования там всё это содержится в сильно сконцентрированном, спрессованном виде. Основные характеристические черты нашей жизни становятся при этом особенно заметными, особенно выпуклыми и рельефными. И потому, например, полный мировоззренческий и политический крах блудливой российской «демократии» там особенно очевиден.
Когда я сидел, меня не покидала мысль, что наших гламурных демократов, голубоватых правозащитников и всех остальных «креативных» либерастов хорошо бы отправить – в качестве экстремального туризма, что ли – на полгодика на зону: жизнь реальную почувствовать, ума-разума набраться. Маловато, конечно, полгода… Ну, да больше нельзя: у них ведь тонкая душевная организация, она может не выдержать встречи с грубой реальностью.
Причём, отправить не в наказание, а с педагогическою, так сказать, целью. Пусть ознакомятся с жизнью, как она есть. Встретятся с новыми людьми, посмотрят на настоящую, неприкрашенную Россию с этой стороны, с этой точки зрения. Полезнейший опыт могут получить, просто бесценный…
Только, боюсь, они очень огорчатся. Потому что общие настроения в тюрьме – как зэков, так и сотрудников тюремной администрации – резко националистические. Никакой, знаете ли, толерантности не просматривается. Похоже, в реальной жизни – там, за границами московской кольцевой – эти курчавые толерасты так всех достали, что дай им Бог ноги унести…
Эх… Похоронить бы их всех в одной братской политической могиле. И забыть об их драной «демократии», как о срамной болезни. Только делать это надо быстро. Иначе будет поздно.
Наша власть, – не знаю уж, понимают это в Кремле или нет – уже давно ходит по тонкому льду, по тонкой корочке, под которой клокочет огненная лава беспощадного русского бунта – священного народного гнева, святой ярости, скопившейся за последние 25 лет в русском сердце, переполненном горечью многолетних унижений, бесконечных оскорблений и подлых обманов. И если эта ярость выплеснется наружу – мало никому не покажется.
Дай Бог, чтобы власть нашла в себе силы для радикального обновления. Для примирения с собственным народом. Нашла политические механизмы, с помощью которых эту бурлящую, огненную энергию Русского национализма можно направить на исправление чудовищных несправедливостей и преступлений, содеянных либеральными людоедами и демократическими русоненавистниками. На созидание новой Великой России. На мирную, но решительную и беспощадную Русскую революцию во всех областях нашей жизни – политической, идеологической, культурной. События последних лет: кризис на Украине, воссоединение с Крымом, резкий разрыв с Западом, неоднократные заявления Путина о великом «Русском мире», о том, что Россия будет защищать русских везде, где бы они ни жили – дают надежду на то, что это возможно.
Русский национализм на зоне
Русский национализм присутствует на зоне очень активно. Впрочем, – нет, не так. Не активно, – активничать там никому не дадут, – но неистребимо, неизбежно и повсеместно. Во-первых, потому что в тюрьме отчётливо видно, что процент нерусских зэков, особенно осужденных по определенным видам преступлений – например, связанных с «посягательством на половую неприкосновенность», т. е. растлением малолетних, изнасилованием и т. д. – гораздо выше, чем процент этих людей на воле. То есть они совершают подобные постыдные преступления гораздо чаще русских. Это и статистика МВД подтверждает. Именно поэтому, кстати, русскоязычная «либеральная общественность» и кавказолюбивые «правозащитники» уже который год, как с писаной торбой, носятся с идеей запретить журналистам упоминать в своих публикациях национальность преступников.
А во-вторых, есть еще такой момент: профессия тюремщика непопулярна… Когда-то император Пётр I написал в одном из своих указов: «Тюрьма есть ремесло окаянное, и до скорбнаго дела сего потребны люди добрые, твёрдые и весёлые». Но таких твёрдых и весёлых на Руси почему-то хронически не хватает. Русский человек как-то не очень хочет служить тюремщиком. Ну, а поскольку миллион зэков, которые у нас сидят по тюрьмам и лагерям, нужно всё же каким-то образом контролировать и охранять, во ФСИН берут чуть ли не любого желающего. Было бы гражданство, да не было б судимостей и родственников-уголовников. Поэтому на зонах, особенно среди низового звена сотрудников администрации исправительных учреждений, велик процент нацменов. Они приезжают в большие города, а работы нет, никто их там не ждет. Ну, потыкаются туда-сюда, и пристраиваются во ФСИН. На тех зонах, где я сидел, среди младших инспекторов, наверно, больше половины нерусских.
Иногда это приводит к весьма драматическим событиям. Заехал, например, в 2011 году к нам на Борисову Гриву молодой зэк, некто Аслан Османов. Бывший контрактник МЧС. Мальчишка – двадцать один год. По национальности даргинец, сидит по 335-й «военной» статье «за неуставные отношения». Избивал сослуживцев-славян. Сто десять килограмм тренированного мяса при полном отсутствии мозгов. А на зоне один из «дэпманов» (дежурных помощников начальника колонии) оказался его соплеменником, чуть ли не родственником. Ну, у Асланчика от такой удачи крышу-то и снесло напрочь. Решил, что он тут теперь главный и будет рулить, как его левая пятка пожелает. Одного данью обложил, другого, третьего… Бил неугодных внаглую, прямо на построении, на глазах сотрудников администрации.
