Редвальд в одиночестве сидел за меняльным столиком и укладывал гирьки в чашки весов, уравновешивая их. Он был настолько погружен в свое занятие, что как будто и не заметил открывшейся двери. Когда же он поднял голову и увидел кровь на моей рубашке, то громко не то зашипел, не то присвистнул сквозь зубы.
– Что с тобой случилось? – спросил моряк, когда я тяжело опустился перед ним на скамью.
Я рассказал ему о ничем не спровоцированном с моей стороны покушении и описал нападавших.
– Мне кажется, что они прежде охраняли ювелира – того, который держал свою лавку неподалеку отсюда, – добавил я под конец, при этом внимательно глядя, не появятся ли на лице моего собеседника признаки, говорящие о его виновности. Но он лишь потер мочку уха:
– Возможно, ты и прав.
– Тебе что-нибудь известно об этом торговце? – поинтересовался я.
Корабельщик выпрямился на стуле и кисло ухмыльнулся:
– Я поставил себе за правило держаться от него подальше. Он торгует драгоценными камнями и тонкими украшениями. Если он решит, что я занимаюсь не только меняльным делом и сбываю ломаное серебро, а еще и намерен вторгнуться в его торговлю, то может попытаться попортить мне ремесло.
– Не мог ли он натравить на меня людей, потому что я связан с тобой?
Редвальд покачал головой:
– Так далеко зайти в торговом соперничестве мог бы только безумец.
– И уж, конечно, никто не поверит, будто они хотели убить меня, так как решили, что я занимаюсь черным колдовством!
– Нет, не поверят, хотя все уже знают, что Ингвар поймал двух кречетов в одну ловушку, когда ты находился рядом с ним. Любой скажет, что это невероятный случай. – Капитан помолчал, глядя на меня и как будто что-то рассчитывая в уме. – А как насчет короля Оффы? Ты же говорил, что он мог затаить на тебя злобу.
– Но как он мог бы узнать, что я нахожусь в Каупанге? – спросил я.
– У него наверняка есть здесь свои шпионы. Я, правда, не знаю, кто это, и знать не хочу, – ответил Редвальд. – Становиться поперек дел Оффы мне совсем не с руки. Слишком уж важна для меня торговля в Мерсии. – Последние слова он договорил полушепотом, и в лавке повисло тяжелое, напряженное молчание. – Может быть, это всего лишь совпадение… Если я правильно понял твое описание, то один из этих головорезов на прошлой неделе побывал у меня. Хотел деньги обменять.
Моряк задрал полу туники, вытащил небольшой кошель из мягкой кожи и добавил:
– Северяне золотым монетам не доверяют еще больше, чем серебряным. И стараются избавиться от них как можно быстрее.
Он развязал кошелек, вытряхнул на стол полдюжины золотых монет разной толщины, формы и размера, выбрал одну из них и протянул мне:
– Смотри.
Монета оказалась размером с мой ноготь. Отчеканена она была недавно, так что узор еще не стерся. Я сразу узнал изящные строчки сарацинского письма.
– Это одна из монет, которые твои загадочные убийцы – если, конечно, мы верно их опознали – хотели разменять на серебро, – сказал капитан.
Я задумчиво повертел монету в пальцах:
– Им заплатили авансом за убийство?
– Может быть. Но с тем же успехом это мог быть и выигрыш в кости, и законная плата от ювелира за охрану. Хотя для этого плата была бы слишком щедрой.
Я неосторожно вздохнул и поморщился от боли в пораненном боку.
– Попрошу Озрика перевести надпись, после того как он перевяжет мою рану. Не исключено, что, узнав, откуда пришла монета, мы сможем узнать, и кто стоит за покушением.
– Можно и не ждать Озрика. Переверни монету и прочти, что на ней написано, – сказал Редвальд.
Я последовал его совету. На обороте, среди сарацинских знаков, красовалась надпись латинскими буквами: «Оффа король».
– Чеканка Оффы? – растерянно сказал я. – Но почему же тут сарацинские знаки?
Моряк откинулся на спинку стула, и я увидел на его лице характерное выражение, которое появлялось всегда, когда он намеревался открыть мне один из секретов своего ремесла:
– Пару лет тому назад Оффа решил выпустить вдобавок к серебру собственную золотую монету. Хотел расширить торговлю Мерсии с Испанией. А для этого нужны были монеты, которые сарацины легко узнавали и принимали бы. Поэтому его чеканщики изготовили для штамповки форму по настоящей сарацинской монете – золотому динару – и внесли только одно изменение: добавили имя Оффы.
– Значит, эти головорезы – наемники Оффы… – От мысли о том, что человек, захвативший власть на моей родине, не забыл о моем существовании и готовил мое убийство, у меня снова похолодело в животе.
– Не торопись, – остановил меня Редвальд и толкнул по столу в мою сторону еще одну золотую монету. – Твой дружок с ножом менял не одну монету.
У второй монеты с одной стороны был отчеканен крест, а с другой – две стилизованные головы. Обе головы венчали короны, а у одной были изображены длинные, достающие почти до плеч, серьги. Я вопросительно взглянул на собеседника:
– А это откуда?
– Из Константинополя. Византийский солид. – Редвальд поднял одну бровь. – Силуэт справа – это молодой басилевс Константин.
– А тот, что с большими серьгами?
– Его мать Ирина. Она правит страной как регент. Подумай, нет ли каких-нибудь причин, по которым в Константинополе могли бы решить, что от тебя лучше избавиться? – Корабельщик невесело усмехнулся: – Они ведь могут попытаться и еще раз! Так что сдается мне, что лучше нам ускорить отбытие из Каупанга. Я припоминаю, что вроде как обещал благополучно доставить тебя и твоих друзей обратно в Дорестад… и, кажется, мне за это что-то причитается.
Тут в комнату, прихрамывая, вошел Озрик. Он сразу заставил меня встать и стащил с меня тунику, чтобы осмотреть рану. Пока мой друг очищал порез тряпицей, смоченной в дождевой воде, я пришел к заключению, что либо Редвальд не причастен к покушению на меня, либо он необыкновенно искусный лжец. Моряк подсказал мне двоих возможных врагов. Первый – король Оффа, чьи шпионы могли нанять убийц, чтобы избавить своего господина от слишком уж давней занозы. А второй – константинопольский басилевс. Озрик ведь не так давно говорил мне, что у греков имеются причины для того, чтобы сорвать посольство от Карла к халифу.
Я ломал голову, пытаясь сообразить, каким образом греки могли узнать, зачем Карл отправил меня в Каупанг. Хазары никак не могли успеть за это время добраться со своим известием до Константинополя. А потом я вспомнил другое предупреждение Озрика: шпионы греков могут быть где угодно. Осведомитель, обосновавшийся при дворе Карла, мог поставить басилевса в известность еще до того, как мы с Озриком покинули Ахен.
* * *
Редвальд не стал терять время на подготовку к отплытию из Каупанга. Он по дешевке распродал оставшееся вино, а непроданные жернова отдал знакомому торговцу из местных. В последний день, поутру, я отправился вместе с Вало к Горму, чтобы забрать трех белых кречетов и орла. Все это время они оставались на попечении торговца птицами. Его сын уже снял швы с глаз недавно пойманных соколов, так что они вновь обрели способность видеть. Рольф успел более или менее приручить птиц, и теперь они уже не боялись людей.
