– Пожалуй, все-таки лягу в палатке. Очень уж неохота кормить мошкару, – вздохнул я и поднялся на ноги.
Держа в руке бестиарий, я побрел к шатру. В глубине моего сознания копошилась какая-то мысль. Я забрался внутрь, сунул книгу в седельную сумку и принялся уже застегивать полотнище, прикрывавшее вход, как вдруг меня осенило. В «Онейрокритиконе», кажется, говорилось что-то насчет слоновьих костей: тот, кто достает их из мертвого слона, должен получить большую прибыль в результате своих усилий. Пришлось ломать голову еще и над тем, каким образом это предсказание может сбыться. Впрочем, я быстро сообразил: Аврам использовал наше посольство как возможность еще и набить свои карманы. Только этим можно было объяснить и шесть нагруженных лошадей, которые были при нем, когда мы встретились на выезде из Ахена, и дополнительные повозки, нанятые для сухопутного путешествия от Рейна к Роне. Наш драгоман вез с собой какие-то товары для торговли и что-то покупал и продавал по дороге. Завязывая последний кожаный шнурок, я задумался над тем, что за столь выгодные товары мог припасти наш проводник, и решил не спрашивать его об этом. Торговые планы – это его дело, и посвящать меня в них или не посвящать – решать только ему. Сон об Авраме и костях слона был знамением. Если драгоману суждено заработать во время путешествия много денег, значит, скорее всего, и наше посольство закончится успешно.
Та ночь прошла спокойно. Я спал так крепко, что, когда пришло время вставать, Озрику пришлось встряхнуть меня. Он беззаботно заметил, что и они с Вало, наконец, выспались, так как я не тревожил их своими метаниями и вскриками во время кошмаров. Ни он, ни я не предвидели, что впереди нас ждало нечто такое, что не уступало любому кошмару.
Глава 8
На последней неделе августа мы задержались у сломанного моста. Каменная постройка выглядела так, будто ее возвели еще в римские времена. Центральная арка обрушилась в протекавшую внизу реку, и дороги дальше не было. Около каменистого берега стояло несколько плоскодонных лодок и барок, готовых перевезти путников на другой берег. Своими узкими продолговатыми формами они походили на челноки ткацких станков и все были устроены одинаково – с тупыми и низкими носами и кормами. Их можно было опустить ниже и превратить в подобие помоста, чтобы ввозить по нему повозки на эти суденышки. Я очень встревожился, решив, что телега с клеткой тура слишком широка и не поместится на этом своеобразном помосте. Аврам отправился договариваться с лодочниками, и, когда вскоре вернулся, я с изумлением увидел на его лице довольное выражение. В руке он держал итинерарий.
– Давай-ка покажу тебе, где мы сейчас находимся, – сказал он, разматывая кусок чертежа на задке ближайшей телеги. – Вот эта темная волнистая линия – та самая река, на берегу которой мы стоим. Наша дорога пересекает ее близ вот этого значка, обозначающего монастырь.
С этими словами он размотал итинерарий еще на несколько дюймов:
– Вот, смотри: линия, обозначающая эту реку, вскоре соединится с другой, побольше. Та же, в свою очередь, впадает в Рону.
– Ты предлагаешь отправиться по воде прямо отсюда? – спросил я. – Слишком уж маленькая эта речка для того, чтобы по ней можно было плыть!
– Об этом я уже поговорил с лодочниками. Они рассказали, что минувшей весной прошли большие дожди и вода до сих пор стоит высоко. Их суда пройдут.
Я еще раз присмотрелся к реке, лениво струившей мимо свои мутно-зеленые воды:
– Но где же мы найдем лодки?
Мой спутник дернул подбородком в сторону поджидавших пассажиров и груз паромов:
– Если немного переделать пару из этих, они подойдут.
Авраму не удалось убедить меня окончательно, и он, вероятно, прочел сомнение на моем лице, потому что быстро добавил:
– Мост принадлежит местному монастырю, который берет плату за проезд по нему. Но монахи решили, что могут еще лучше зарабатывать на перевозе. Лодочников обязали отработать на монастырь определенное количество дней в году, и они очень этим недовольны. Несколько человек охотно вызвались послужить нам.
Быстро оглядевшись по сторонам, он добавил, понизив голос:
– Если монахи лишатся лодок, им придется починить мост. Так что ты окажешь добрую услугу другим путешественникам.
Я улыбнулся его уловке:
– Надо пойти поговорить с аббатом.
Как выяснилось, аббат уехал куда-то по делам, и мне пришлось иметь дело с замещавшим его экономом. Этот маленький робкий человечек страдал сенной лихорадкой и, читая грамоту королевского казначейства, то и дело вытирал слезящиеся глаза рукавом рясы. Когда я попросил его выделить нам паромы, он громко чихнул – раз, другой, третий – и лишь потом, собравшись с силами, принялся объяснять мне, что прежде всего должен посоветоваться с аббатом. Я решительно указал, что мы едем по королевскому делу и времени у нас мало, и предупредил, что могу и просто реквизировать лодки, если меня к тому вынудят. Эконом снова оглушительно чихнул и еще раз поднес к лицу многострадальный рукав рясы, на сей раз, чтобы вытереть нос, из которого беспрерывно текло. Всем было бы проще, добавил я, если бы он согласился с моим предложением и отправил в королевское казначейство прошение о возмещении убытков. Я даже предложил, чтобы подчеркнуть свои добрые намерения, оставить монастырю наших лошадей, которые все равно были нам больше не нужны. Из глаз монаха катились слезы, а грудь его судорожно вздымалась. Я терпеливо ждал ответа. Эконом же беспомощно хватал ртом воздух, а потом в очередной раз оглушительно чихнул. Ему хотелось лишь одного: чтобы я оставил его в покое. Наконец, он в отчаянии махнул рукой. Я принял это за знак согласия и удалился.
Как только я присоединился к своим спутникам, Аврам принялся организовывать нашу перегрузку на лодки. Две из них скрепили бортами и сделали настил, на который должна была поместиться телега, перевозившая клетку с туром. Под надзором одного из помощников раданита погонщики волов задним ходом спустили телегу к реке и с изрядными усилиями ввезли ее на помост. Лодочники сняли большие цельные колеса и с помощью рычагов осторожно опустили клетку вместе с животным на доски. Потом наступил черед белых медведей, которых погрузили на другую лодку. Колеса с их телеги тоже снимали – мне казалось, что это долгое и ненужное занятие, но лодочники настаивали на том, что это необходимо. К тому времени, когда они решили, что все сделано как следует, стало смеркаться, так что мы разбили лагерь и решили напоследок угостить погонщиков волов.
Погонщики развели на берегу огромный костер и расселись вокруг него. Они пожирали свои припасы и запивали их огромным количеством эля, словно стремились полностью разгрузить свои повозки перед возвращением. Ночь сгущалась, искры костра высоко взвивались в неподвижном воздухе и отражались дрожащими точками в черной речной воде. Аврам хорошо заплатил нашим помощникам, и они устроили себе настоящий карнавал. Они хохотали и громко кричали на местном диалекте, который я был не в силах разобрать. У кого-то оказалась при себе флейта, и он затянул мелодию, под которую остальные нестройно пели или колотили во что-то, заменявшее барабаны, а потом поднялись и принялись топать и подпрыгивать на нетвердых ногах. Я почувствовал, что у меня вот-вот разболится голова от шума, и, обогнув по широкой дуге костер, спустился к краю воды. Летняя ночь была очень теплой, и на мне была лишь легкая рубаха. Я потрогал сквозь тонкую ткань шрам на боку, оставшийся у меня с достопамятного дня в Каупанге, когда нож убийцы лишь немного не достиг цели. Сейчас прикасаться к нему было почти не больно – Озрик очень хорошо обработал рану. Я в который раз задумался, было ли это покушение направлено против меня лично или имело целью сорвать посольство, которое Карл намеревался отправить к халифу. Если за нападением стоял король Оффа, то каждая миля нашего пути отдаляла меня от опасности. Но если его организовали греки, то мне следовало по мере продвижения на восток постоянно быть настороже – чем дальше, тем больше.
