* * *
На десятый день нашего плавания по Роне я наконец-то увидел признаки приближения к устью великой реки. Течение стало заметно медленнее, а сама река раскинулась на добрых полмили от берега до берега. Тучные крестьянские угодья остались далеко позади: теперь мы плыли по открытой всем ветрам плоской дикой местности среди болот и стоячих озер. Попадающиеся изредка беловато-серые бугры представляли собой, по словам Аврама, кучи соляных кристаллов, собранных местными жителями и ожидавших вывоза. С засоленных местных почв нельзя было собрать никакого другого урожая.
Хотя уже началась осень, погода оставалась солнечной и теплой, и ясные небеса позволяли нам ежедневно любоваться прекрасными закатами. В один из таких вечеров мы с Вало наткнулись на явление, которое вынудило меня признать, что сын егеря имел основания верить в многообразие и причудливость животного мира.
По нашему обычаю, лодочники выбрали для очередного ночлега место на изрядном расстоянии от ближайшего поселения. Лодки привязали к берегу, поросшему густыми высокими кустами. Перелезть на сушу было непросто, однако мы с Вало все же выбрались, увидели в кустарнике чуть заметную тропинку и пошли по ней. Вало шел первым, а я – чуть позади. И вдруг он остановился, увидев что-то рядом с тропой, ступил в сторону, чтобы рассмотреть находку, а потом поманил меня. На крохотной полянке лежала мертвая птица. Издалека я принял ее за лебедя, но, подойдя ближе, понял, что никогда не видел ничего подобного. Это было нечто вроде большой цапли с шеей и головой гуся. При жизни это создание ходило на длинных тонких ногах и было ростом около пяти футов.
– Интересно, чем оно питалось? – произнес Вало.
Я сердито посмотрел на него, а потом вспомнил, как он с одного-единственного взгляда на зубы нарисованной мантикоры понял, что это чудовище – хищник. У мертвой птицы, лежавшей перед нами, клюв был похож не на лопатку, как у утки, и не на пику, как у цапли. Он был очень большим, с бесформенным наростом на конце и походил на большой стручок, загибавшийся к концу. На верхней стороне крючка находились две узкие продолговатые ноздри.
– Не припомню, чтобы я видел ее в бестиарии, – сказал я, – хотя она наверняка должна там быть.
Удивительнее всего в этой птице была ее невероятная окраска. Покрывающие туловище перья имели нежно-розовый цвет, постепенно густевший и превращавшийся в сияющий ярко-алый на шее и на кончиках крыльев и хвоста. Длинные и тонкие, как ходули, ноги птицы были словно выкрашены киноварью. Эти цвета были настолько яркими, что даже самый искусный рисовальщик вряд ли сумел бы передать на пергаменте все их великолепие.
– Может быть, Аврам что-нибудь знает о них, – предположил я. – Давай-ка вернемся к лодкам.
Мы совсем было собрались повернуть, но вдруг услышали незнакомый разноголосый гомон, немного напоминавший гоготание множества гусей. Он доносился сверху, и я задрал голову. Сквозь высокие кусты, окружавшие поляну, можно было разглядеть лишь небольшой клочок неба. Неожиданно он заполнился контурами множества странных птиц, которые парили на распростертых крыльях и спускались наземь где-то неподалеку от нас. Они летели, распрямив длинные шеи и столь же длинные ноги. Снизу было видно, как мелькали черные подкрылья.
– Быстрее! Нужно посмотреть. Может быть, они, как журавли, выставляют на земле часовых, – забормотал Вало, дергая меня за руку.
– Это всего лишь большие цапли, – сказал я, но мой спутник замотал головой:
– Цапля на лету складывает шею, так что ее почти не видно. А эти летели с вытянутыми шеями, как журавли.
Он углубился в кусты, направляясь в ту сторону, куда снижались птицы. Прокравшись через заросли, мы довольно скоро оказались на берегу обширного озерца, и у меня перехватило дух от изумления. В мелкой, глубиной всего несколько дюймов, воде стояли сотни этих диковинных тонконогих птиц. При нашем с Вало появлении несколько из них подняли головы на длинных, свободно изгибавшихся шеях и повернулись, чтобы взглянуть на нас. Некоторые из них только что подняли головы из воды, и она капала с блестящих клювов.
В этот самый миг заходящее солнце выглянуло из-за тучки и залило место действия красноватым светом. В косых лучах оперения птиц засияли по-неземному и окрасились всеми оттенками красного, от нежно-розового до ярко-алого. Воздух был абсолютно тих, не было ни дуновения ветерка, и гладкая, словно зеркало, поверхность озера удваивала эту впечатляющую красоту. Казалось, будто всю стаю длинноногих птиц охватило пламя.
* * *
Как только мы вернулись к лодкам, Вало потребовал, чтобы я проверил, действительно ли в бестиарии нет изображения такого чудесного существа.
– Они обязательно должны там быть! – уговаривал меня он.
– Увы, нет, – ответил я, перелистав книгу с начала до конца. – Красной бывает птица под названием феникс. Но это случается с нею в самом конце жизни, перед тем как она загорится настоящим пламенем. И живет она в Аравии.
– Может быть, и эти птицы прилетели сюда из Аравии, как те журавли, которых я вижу, когда они каждый год пролетают над нашим лесом, – предположил сын егеря.
Мне было ужасно жаль разочаровывать его, но все-таки пришлось это сделать:
– Согласно нашей книге, на свете может жить только один феникс, и живет он пятьсот лет. Когда же ему приходит время умереть, он вьет гнездо на вершине пальмы и там сгорает огнем. Из пепла рождается другой феникс, молодой, который тоже проживет пятьсот лет.
Но Вало упорно не желал расставаться со своей надеждой увидеть эту удивительную птицу.
– Что едят фениксы? – продолжил он расспрашивать меня.
– В книге сказано, что они питаются запахом ладана.
– А что такое ладан?
– Одна из благоуханных смол.
Лицо моего собеседника расплылось в торжествующей улыбке:
– Значит, эти большие щели на клюве – ноздри. И через них эти птицы получают пищу.
Аврам, слушавший наш разговор, пришел мне на помощь.
– Может быть, это птицы хумай? – с улыбкой предположил он, и Вало резко повернулся к нему:
– А это кто такие?
– Птицы хумай водятся в Персии. Они светятся, как янтарь, – рассказал наш проводник.
Сын Вульфарда прямо-таки дрожал от возбуждения:
– Ты их видел?
– Увы, нет. Птицы хумай проводят всю жизнь в воздухе и никогда не спускаются на землю, – стал рассказывать раданит. – Великие короли вставляют их перья в свои короны. Иногда их называют райскими птицами. Говорят, что тот, кому довелось увидеть хумая, пусть даже в полутьме, будет счастлив всю оставшуюся жизнь.
– Я буду счастлив, если увижу хоть хумая, хоть феникса, – твердо заявил Вало. – Раз люди говорят, что они водятся в Персии или Аравии, значит, эти птицы не могут не существовать.
Тут наш разговор прервали: недовольно замычал тур, напомнив о том, что ему не дали вечерней порции корма, и мы заторопились к клетке.
