Озрик, проснувшийся раньше меня, стоя на коленях, сворачивал свой тюфяк.
– Ты не помнишь, что говорилось в «Онейрокритиконе» о корабле, плывущем по суше? – спросил я.
Сарацин сел на корточки и стал молча ждать моих объяснений.
Я пересказал ему свой сон. Сквозь полог палатки доносились крики, ругательства и удары палками по чему-то мягкому. Кто-то, похоже, загонял тягловых верблюдов в упряжку.
– Во-первых, объяснение может быть самым простым, – сказал Озрик. – Ты рассчитывал пересечь Египет по каналу на лодках. Вместо этого нам пришлось отправиться сушей. Такое путешествие гораздо труднее.
Он наклонился к посоху, лежавшему на земле рядом с его постелью, без которого ему, с его изувеченной ногой, было бы очень трудно подолгу идти пешком.
– Но раз уж ты спросил… В соннике действительно было упоминание о корабле, идущем по суше.
– И что же там говорилось?
– Что сон о плавании на корабле по суше среди скал и других препятствий предсказывает путешествие, сопряженное с множеством трудностей и опасностей. – Мой друг выпрямился и осторожно ткнул меня в бок концом посоха. – Насколько я понимаю, в этом нет ничего пророческого. Ты бы лучше встал, а то караван уйдет без тебя.
Вскоре, тем же утром, мы оказались на окрашенной в серовато-коричневые тона каменистой равнине. Здесь вообще не было земли – лишь голый камень с редкими вкраплениями песка и гравия. Мы углублялись в бесплодную пустыню, и колеса передвижных клеток то и дело подскакивали на камнях дороги, которая мало чем отличалась от бездорожья. Над нашими головами висело безжалостное солнце, его жар отражался от голого камня, мы будто шли в гигантской духовке. Растений почти не было, лишь иногда попадались чахлые сорняки, кусты, на которых шипов было больше, чем листьев, и редкие жалкие деревца со скрюченными, почти безлиственными ветками. Через каждые две-три мили мы останавливались и таскали ведрами воду из бочки, чтобы напоить животных. То, что оставалось в ведрах, мы выливали на зверей, чтобы хоть немного освежить их. Однако это был лишь самообман. Довольно скоро белые медведи начали громко пыхтеть, а их мех окрасился в нездоровый желтый цвет.
– Сколько еще дней мы будем идти по пустыне? – спросил я Аврама, когда караван остановился на ночлег. Верблюдов развьючили и согнали в кучу, а грузы сложили вокруг, на некотором расстоянии, чтобы около животных осталось свободное место. Погонщики разжигали костры из наломанных веток. При ясном небе ночь обещала быть холодной.
– Проводник говорит, что до моря, до ал-Кулзума, мы доберемся дня за четыре, – ответил драгоман и добавил, взглянув куда-то мимо меня: – Кажется, Вало что-то нашел.
Обернувшись, я увидел, что наш помощник действительно шел к нам, держа что-то в сложенных чашей ладонях. Не дойдя до нас пары ярдов, он гордо провозгласил:
– Это дитя!
Я наклонился посмотреть, что он так бережно нес, и в страхе отшатнулся. На ладонях сына егеря покоилась маленькая толстенькая змейка длиной с мое предплечье, покрытая словно присыпанной пылью коричневой чешуей, с разбросанными по телу темными пятнами и с широкой плоской головой.
– Совсем молоденький, – повторил Вало, поднимая змейку, чтобы я мог рассмотреть ее получше. У меня же волосы поднялись дыбом, и я непроизвольно попятился.
– Кто молоденький? – спросил я, покрываясь холодным потом. Я всегда боялся и ненавидел змей.
– Молоденький кераст. Его родители, наверно, где-то рядом.
В голове у меня все пошло кругом: я не мог понять, о чем говорил парень. К тому же я испытывал весьма неприятное подозрение, что эта змея ядовита. Однако в ладонях Вало она, по-видимому, ощущала себя в полной безопасности и поэтому не шевелилась и лишь высовывала и втягивала черный раздвоенный язычок.
– Посмотри ей на голову, над глазами, – потребовал мой помощник, сунув змею мне под самый нос. Я поспешно отступил, с трудом удержавшись от испуганного вскрика.
Но все же я увидел достаточно для того, чтобы понять, что имел в виду сын Вульфарда. Над обоими глазами змейки торчало по короткому шипу или, может быть, маленькому рогу. В памяти моей тут же всплыла одна из картинок бестиария, где как раз была изображена змея с рогами над глазами. Но вроде бы у этой змеи не было хребта и она могла сама собой завязываться в узлы. И, словно желая подтвердить мое мнение, змея пошевелилась и изменила положение – теперь она лежала, не свернувшись кольцами, а сжавшись тугими петлями.
– Она пряталась в песке, как и было сказано в книге, – похвастался Вало. – Рога у нее торчали вверх, чтобы приманивать птиц, вот я ее и выследил.
– Думаю, тебе надо вернуть ее туда, где нашел, – прохрипел я. – Вдруг ее родители отправятся на поиски? Тогда может случиться много нехорошего.
Мой собеседник небрежно опустил одну руку и перевалил змейку с ладони в ладонь, будто имел дело с обрывком веревки.
Мимо проходил один из погонщиков верблюдов. Бросив лишь один взгляд на змею, он испуганно вскрикнул и отскочил в сторону.
Аврам пришел мне на помощь:
– Вало, родители змейки очень сильно расстроятся, если не найдут свое дитя.
Сын егеря с видимой неохотой нагнулся и осторожно положил змейку на землю. Та сразу же вышла из своего безмятежного состояния, резко дернулась и, сильно извиваясь, поползла куда-то в сторону. Оказавшись на клочке мягкого песка, она приостановилась и, сделав несколько волнообразных движений, прямо на моих глазах погрузилась в песок и исчезла из виду. Лишь очень тщательно всмотревшись, я смог разглядеть на самой поверхности песка зловещую плоскую голову и два торчащих рога и мысленно поклялся, что на каждой следующей стоянке буду брать у Озрика посох и тыкать им в каждое мало-мальски подозрительное место на земле.
Той ночью мы впервые услышали львов. От их басовитого хриплого рыка по спине у меня бежали мурашки. Сначала он доносился издали, но постепенно приближался и, в конце концов, стал раздаваться с разных сторон, как будто страшные звери взяли наш лагерь в кольцо. Эти звуки – несколько протяжных рыков, за которыми следовали более короткие кашляющие всхрипы, сходившие на нет, будто из легких чудовищ, которые их издавали, вышел весь воздух до последней капли, – ни с чем нельзя было перепутать. Вцепившись в откидную створку нашей маленькой палатки, я выглянул наружу и увидел, что над кострами, в которые ночные дежурные то и дело подбрасывали дров, поднимались высокие языки пламени. Пляшущий огонь озарял неровным светом клетки с животными. Тур стоял неподвижно, вырисовываясь за решеткой огромным темным силуэтом. Возле клетки с белыми медведями, где устроился на ночлег Вало, привязав рядом собак, я не заметил никакого движения. Справа от меня, за кольцом костров, из темноты светилось несколько пар глаз. Похолодев от страха, я подумал, что наши собаки отвязались и сбежали. Собрав всю свою смелость, я совсем было решился вылезти из палатки, поджечь в костре какую-нибудь ветку и загнать псов обратно, но тут костер вспыхнул ярче, и я разглядел во тьме очертания трех или четырех диких животных, похожих на отвратительно изуродованных крупных собак. Пока я рассматривал мерзкие головы, чрезмерно развитые плечи и покатые крупы, животные развернулись и быстро скрылись из виду. Вскоре из темноты донеслись новые звуки – хоровое завывание, время от времени переходящее в хохот, – и я понял, что видел гиен.
