Сулейман провел нас в темный трюм корабля, где пришлось перебираться через уже погруженные тюки с финиками.
– Больше пятидесяти лет, а ни одна прядка не порвалась, – сказал он, указывая на стену.
Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что доски обшивки соединены между собой тонким канатом и точно так же прикреплены к ребрам корабля. Он был построен без гвоздей.
Я вспомнил о том, как судно Протиса неожиданно дало сильную течь и затонуло, и подумал о том, что получится, если эта веревка порвется. В таком случае корабль Сулеймана просто перестанет существовать, его доски рассыплются, как осыпаются лепестки умирающего осенью цветка.
Судовладелец потрогал почерневшую от времени связку.
– Каждый год пропитываю кокосовым маслом. Этот корабль еще меня переживет, – заверил он нас и, подобрав полы халата, взлетел по ведущей на палубу лесенке с такой бойкостью, что мы с Озриком заметно отстали от него.
– Когда же мы поплывем? – крикнул я вслед хозяину, после того как мы вылезли на яркий солнечный свет. – Я и мои спутники готовы отправиться в любой момент, как только ты скажешь.
– Мы отправимся в Зиндж с началом маувсима, – твердо сказал Сулейман, успевший сесть, скрестив ноги, на потертый обрывок ковра, расстеленный на корме. Он жестом предложил нам присоединиться к нему.
– Маувсима? – переспросил я.
– Это верный день для отплытия. Я совершил больше дюжины плаваний в Зиндж, всегда уходил в назначенный день и благополучно возвращался домой.
– И когда же этот день наступит? – уточнил я нетерпеливо.
– В конце первой недели вашего месяца октября.
– Нельзя ли отплыть раньше? – Мне не терпелось начать наше путешествие как можно скорее.
– Мы отправимся с караваном. – Владелец судна указал на море, где стояли на якорях еще три или четыре корабля, очень похожих на наш. На них тоже кипела работа – моряки зашивали паруса и чинили снасти.
– Сколько же времени нам потребуется, чтобы попасть в Зиндж? – продолжил я расспросы.
– Месяц, а может, и два – в зависимости от ветра и от того, как пойдет торговля. Надим Джафар соизволил разрешить мне вести торговлю на берегу, там, где я обычно останавливаюсь. – Корабельщик вдруг бросил на меня косой заговорщический взгляд: – Если ваш переводчик сумеет нам помочь, время этих остановок можно будет сократить.
Я пробормотал, что, дескать, буду рад содействовать ему всем, чем смогу. Но судовладелец решил подробнее объяснить мне суть дела:
– Чем дальше мы заплываем, тем труднее объясняться с местными обитателями. Мы торгуемся с ними на смеси арабского и местных языков и чем дальше, тем хуже понимаем друг друга. Чтобы избежать недоразумений, требуется время.
– Мой переводчик… он поможет вам всем, что в его силах, – пообещал я, и Сулейман вдруг зашелся мелким смехом:
– Не он… она!
Я лишь растерянно заморгал.
Моряк расхохотался еще пуще, так, что даже повалился навзничь.
– Так вы еще ничего не знаете?! Ваш переводчик – женщина, да еще какая женщина! – И он закатил глаза.
– С нетерпением жду встречи с нею, – холодно произнес я. Мне действительно не было ничего известно о такой затее Джафара, и услышанное выбило меня из колеи.
Но старик корабельщик вдруг сделался серьезным:
– Я не хотел сказать ничего непочтительного или непристойного. Лишь надим Джафар в его великой мудрости мог разыскать такого переводчика. Очень мало кто свободно говорит на языках побережья… – Он сделал продолжительную паузу. – И она обошлась ему в изрядную толику золота.
Я решил, что пора вернуть разговор к практической стороне нашего путешествия:
– И насколько далеко за Зиндж ты намерен нас отвезти?
– Я поклялся надиму Джафару, что не поверну назад, пока мой корабль не уйдет на юг от Зинджа настолько же далеко, насколько Басра удалена от Багдада.
– И как же ты это узнаешь? – спросил я. – Насколько мне известно, еще никто не рисовал карты тех мест.
Корабельщик запустил руку в карман своего поношенного халата и извлек оттуда маленькую прямоугольную дощечку размером примерно два дюйма на дюйм, к середине которой был привязан тонкий шнурок:
– Мне скажет вот это.
Он зажал кончик шнурка в зубах, а прямоугольник отвел на расстояние вытянутой руки и прищурил один глаз. Пробыв в таком положении несколько мгновений, он выплюнул шнурок и улыбнулся мне, показав корявые бурые зубы:
– За пределами Зинджа нужно будет отыскать другую звезду, вероятно, Фаркадан.
Видимо, у меня был совсем растерянный вид, потому что, намотав шнурок на дощечку и убрав непонятное устройство в карман, Сулейман сказал:
– Проще будет объяснить, что это такое и для чего нужно, когда мы окажемся в море, под огромной звездной чашей.
* * *
Утром накануне того дня, когда Сулейман и его сотоварищи-корабельщики намеревались поднять якоря, мы с Озриком решили посетить гавань и удостовериться в том, что нам не грозит какая-нибудь непредвиденная задержка. Но стоило нам выйти из дома, как мы увидели одного из слуг Джафара. Я узнал его, хотя и видел всего один раз, в освещенном волшебными фонариками чудесном саду главы тайного сыска.
– Надим Джафар всей душой сокрушается, что столь долго заставил вас ждать в неизвестности, – сказал слуга, после того как мы обменялись приветствиями. – Он повелел мне сказать, что доверяет вам самый драгоценный цветок из всех своих цветников.
Я перевел взгляд за его плечо и, наконец, обратил внимание на стоявшую в нескольких шагах позади него маленькую фигурку, полностью закрытую одеяниями. Лишь после этого я оценил изысканный каламбур Джафара: название «зайнаб» носил ароматный садовый цветок и в то же время это было распространенное женское имя.
– Прошу войти в дом, – сказал я и первым направился обратно. Гости следом за мной и Озриком вошли во двор. Лишь после того, как я закрыл дверь на улицу, посланец Джафара дал своей спутнице знак убрать вуаль, закрывавшую ее лицо. Сулейман уже намекал на то, что наша переводчица представляет собой что-то особое, но я совершенно не был готов к тому, что Зайнаб окажется столь очаровательной. Это была темноглазая молодая женщина с красиво очерченным ртом и изящным заостренным подбородком. Ее волосы полностью прикрывал платок, и на виду оставалось лишь ее лицо, и вот его-то цвет и привлек прежде всего мое внимание. Ее кожа цвета той самой корицы, которую римский номенклатор показывал нам несколько месяцев назад в Риме, не имела ни малейшего изъяна.
Я безуспешно пытался что-нибудь сказать, но язык у меня словно присох. Озрик, стоявший рядом со мной, тоже утратил дар речи.
– Надим Джафар повелел мне быть помощницей в вашем странствии, – сказала наша гостья, прервав затянувшееся молчание. Ее голос, хоть и мелодичный, звучал несколько хрипловато, а то, как она построила фразу, сразу выдавало в ней невольницу.
