Антон встрепенулся. Внезапная мысль, такая чистая, что он не сомневался в ее божественной природе, пронзила его мозг. А что ему, собственно, эти Высшие? Он, Аватара, стоит над не-ъетьа, которые, по сути своей, мало отличаются от презренных людишек и прочего загрязняющего галактику мусора. Нет, он – он и есть Аннурэ, и тому не требуется никаких доказательств, ведь… ведь он уже вознесся, а из всех известных Вознесенных история знает только его имя – Аннурэ!
«Мама… мамочка… я не хотел… – пропищал в его голове детский голос. – Мамочка, открой глаза!»
Очередные происки Ка-Мума-те, явно пораженного блеском его величия, а потому изменившего свою привычную тактику. Но он обрел свою божественную суть, и более ничто не может поколебать его решимость. А тем более трудно поверить, что его разжалобит навеянная квазидемоном жалостливая история о неком шестилетнем детеныше, его тезке Антоне, который, заигравшись, убил свою мать презренной порчей.
Глупый «Тот, кто Принижает»! Какое дело ему, Верховному Существу Галактики, до двух насекомых, кем бы они ни были…
Парень вскочил и заметался по комнате. В его мыслях крутился квазидемон, внося сумятицу своими кичливыми наставлениями, а мелкий бесенок стенал об убитой им самке хомо сапиенса, но ничто не могло повлиять на ясное и чистое сознание Аннурэ!
Божественный перекраивал свой план. Резкими мазками меняя направление движения звезд и структур, решая глобальные вопросы этого бренного мирка, погрязшего в генетической грязи, по пунктам разбивая проблемы, решаемые немедленно и те, что можно отложить, пока его сущность не распространится во свете, в то время как остальные заботы просто падут ниц перед его сиянием.
– Гуманоиды Алисуседори, – в задумчивости произнесли уста Первого Сына ушедших Отцов. Ну конечно же! Как он не видел раньше такого простого решения?
В этот момент он почувствовал, как терзающие его голоса растворились в последнем беззвучном крике, и улыбнулся. Он победил. Все как всегда. Все как должно было быть.
– Но есть одна, нет… три проблемы, – словно бы решил что-то для себя великий Аннурэ.
Выйдя из опостылевшей ему коробки, которую насекомые, заселявшие когда-то убогую планетку под названием Земля, называли «комнатой», Божественный быстрым шагом приблизился к кабинету, занимаемому существом, именующим себя «Великим Канцлером», и, резко раскрыв дверь, вошел.
– Антон? – донесся оттуда удивленный голос насекомого.
Аннурэ не ответил, закрыв за собой проход. Через пару десятков минут он вновь появился в коридоре и быстрым шагом пошел к другой, не менее приметной комнате, чтобы какое-то время, полное грохота и заставляющих особняк дрожать от взрывов, направиться в личный гараж Канцлера, неся на плече нечто, туго замотанное в дорогой персидский ковер.
Губы Божественного улыбались, когда он вышагивал в этом смешном теле между выстроенными в ряд дорогими флаерами, так ценимыми человеческими букашками средствами быстрого передвижения. В общем-то они не были нужны божеству. Он точно знал, что может мгновенной телепортацией переместить свое тело и ношу в любое нужное ему место в этой галактике. Но зачем прикладывать столь малые усилия, если можно потратить время – всего лишь время, которое Аннурэ давно уже перестал считать. К тому же мгновенное перемещение никак не входило в его планы.
Взвыли примитивные двигатели, и длинный корпус массивной железной коробки с тупой мордой, который глупые насекомые называли «Rolls-Royce Grava» и за который готовы были отдать одну или две очень неплохие планетки, так нужных им каменных шарика, вырвался из подземной ямы, называемой гаражом. У ворот территории, именуемой дворцом, копошились букашки, да и в самом здании оставались еще представители третьей проблемы. Ну что ж, как люди уничтожают муравьев и прочих вредителей, которые по большому счету намного полезнее для вселенной, нежели их жалкий вид, Аннурэ нащупал сознания всех этих живых существ и раздавил их одним легким движением мысли.
Правда, под пальцем сознания Божественного скрипнула некая маленькая песчинка, так и оставшись целой, но что ему с того? Если бы он обращал внимание на подобные мелочи, то никогда бы не достиг тех высот, что недоступны животным, называющим себя «разумными». Повинуясь мысленному приказу, ворота открылись, и флаер, выпорхнув со двора, понесся в сторону зоны «Х» Санкт-Иванграда, места компактного расположения ксенопосольств.
* * *
Всхлипывая, Анечка выбралась из-под кровати. Она пряталась там, опасаясь очередной вспышки гнева своего могущественного отца, и, измученная, заснула, мечтая о тех не таких уж и далеких временах, когда рядом была любящая мама, а старшая сестра водила ее по дорогим магазинам, покупая все новые и новые платьица. Сейчас все изменилось. Аня, конечно же, в своем возрасте уже знала, что люди не живут вечно и умирают, однако когда примерно две недели назад папа сказал ей, что их больше нет… Она вначале не поверила его словам и долго искала этих двух самых дорогих ей людей по всему огромному дворцу. И только недавно смирилась.
Девочка поморщилась, потерев голову. Затылок по какой-то причине болел – так, словно бы она упала и ударилась им об пол. В сознании ребенка, почти взрослом, но все еще с детскими мыслями, родилась здравая мысль о том, что если ей больно, то нужно сказать об этом кому-то из взрослых. Ее, болезненного ребенка, всегда учили поступать именно так, а потому послушная Анечка немедленно побежала к отцу, надеясь не только на помощь, но и на то, что получит хоть немного ласки и теплоты, которой ее сейчас так недоставало.
Однако то, что она увидела в кабинете Великого Канцлера, заставило ее вначале онеметь от ужаса, а затем завизжать. Отец, суровый, крепкий мужчина, чьи руки в детстве она считала самыми сильными в мире, был размазан тонким слоем по дальней стене, на которой обычно висела картина, изображавшая ее, сестру и мать. Это были даже не останки человека – просто кровавое пятно, залившее все, что находилось под ним, а в центре, вплавленное в стену, корчилось в беззвучном крике лицо Старцева-старшего. Живое! До сих пор разевающее рот и вращающее выпученными глазами. Не было никакого тела, только маска, которую можно было бы принять за голограмму, неведомо как оказавшуюся закрепленной в трех метрах над полом и словно бы отказывающуюся умирать.
По ногам потекло что-то теплое. Девочка сделал шаг назад, затем еще один, поскользнулась на разлитой кем-то воде и опрометью вылетела из кабинета. Падая и разбивая в кровь колени, Анечка бежала к одному-единственному человеку, к той, кому не было наплевать на страдания ребенка, вмиг лишившегося дорогих людей. К гостившей у них во дворце Цесаревне Ксении, ее будущей тетушке, которая клятвенно пообещала девочке, что защитит ее от того, что случилось с ее мамой и сестрой. Она говорила, что не даст Анечку в обиду, и дочь Великого Канцлера до сих пор чувствовала ее. Будто бы Ксюша была где-то рядом, словно бы наблюдала из-за угла за испуганным ребенком.
Разочарование, боль и обида сплелись вместе в единый комок. Комната Цесаревны была пуста. Точнее, не было самой комнаты, только толстый слой трухи и обломков на полу и свистящий холодный ветер, проникающий сквозь огромные трещины в стенах.
