Вахрушев ничего не ответил, а только от боли закусил нижнюю губу.
— Да, — вдруг перевел разговор на другую тему Андрей Васильевич, — а где твой напарник?
— Лапиков?
— Он самый!
— Да должен вот-вот подойти, — ответил капитан и тут же вспомнил о Метелкиной. — Андрей Васильевич, извините, но меня Марина Метелкина дожидается в коридоре.
— — Подождет!
— Думаю, что разговор серьезный состоится, — возразил Евгений.
— Ладно, — согласился полковник, — может, она наконец-то что-то поведает миру! Если что интересное, сразу ко мне! А если нет, займись Ершовой… Заедь в Бутырку и переговори там с мужиками.
— Разумеется!
— До полудня свободен, — сухо сказал Варанов, — а потом подскочи в Управление, есть кое-какие соображения.
— Хорошо.
Капитан встал.
— И звони, если что!
— Обязательно!
Вахрушев кивнул головой и собрался выйти из кабинета, но столкнулся с майором Лапиковым.
— Привет!
— Здорово!
— Ты где болтаешься?
Огромный майор был явно возбужден и даже взмылен, словно загнанная лошадь. На щеке была небольшая кровоточащая царапина.
— Да так, по делам!
— А че со щекой?
Валерий испуганно провел рукой по щеке и заметил кровь.
— Да так, пустяки, — воровато произнес майор, — спешил, вот и порезался, когда брился.
— А-а… Тогда пока, — распрощался Вахрушев с напарником и вышел из кабинета.
* * *
Женя выскочил из кабинета и, осмотревшись по сторонам, не заметил Марины. Тогда он решил спуститься на этаж ниже, где они минут десять назад расстались, однако и там ее не было.
— Вот чертовщина! — зло выругался капитан. — И куда она подевалась?
Однако времени на поиски Метелкиной у капитана не было: в его помощи нуждалась другая женщина, но, как показало время, и разведчики могли ошибаться…
Глава 4
Катя Ершова лежала на больничной койке и рассматривала свою палату. Это было небольшое помещение, рассчитанное на одного, максимум на двух больных. Однако второй кровати в комнатке не стояло, что говорило о том, что к ней не хотели никого подселять и старались полностью изолировать от внешнего мира.
В палате были и сортир, и умывальник с большим овальным зеркалом, узкий высокий шкафчик, широкая тумбочка возле кровати и столик с двумя стульями. Окно было небольших размеров с высоким подоконником. Для надежности на окнах психиатрической лечебницы находились железные решетки, окрашенные белой краской.
Больной принесли завтрак, но она не притронулась к нему: все ее мысли были обращены к предстоящему обходу главврача, который, по всей видимости, и подпишет ей вольную или смертный приговор…
* * *
Дверь палаты бесшумно отворилась, и в помещение вошли люди в белых халатах. Среди посетителей Катерина узнала только мужеподобную медсестру, остальные трое мужчин были ей незнакомы.
— Доброе утро, больная! — приветливо поздоровался главврач, заведующий психбольницей, маленький толстый мужичок лет пятидесяти. — Как самочувствие?
Катя внимательно посмотрела на врачей, пытаясь определить, от кого именно будет зависеть ее дальнейшая судьба.
— Здравствуйте!
Толстячок повернулся к невысокого роста старику в золотой оправе.
— Вот, Виктор Павлович, — обратился он, — наше новое приобретение… Весьма забавный случай!
Катя напряженно смотрела то на одного доктора, то на другого. Третий, высокий мужчина стоял чуть в сторонке от двух светил и, казалось, не выражал особой заинтересованности.
— Ив чем выражается забавность случая, Геннадий Александрович? — как бы между прочим поинтересовался старичок у главврача, листая историю болезни Ершовой.
Толстяк развел руками.
— В истории все подробно изложено, коллега, — заискивающе произнес Ребров.
Старичок покачал седой плешивой головой, но нельзя было разобрать, что он хотел этим выразить.
— Да…
Главврач Ребров подошел к врачу Мартынову и заглянул через его щуплое плечо в историю болезни Ершовой, которую собственноручно написал сегодня ранним утром.
— Ну что, профессор? — поинтересовался толстяк. — Мне видится, что случай весьма распространенный и типичный. В наше тревожное и бурное время стрессы и нервные перегрузки — вечные спутники ранимых и незащищенных душ. А в конкретном случае нервная и опасная профессия, неустроенность личных отношений, творческая несостоятельность…
Виктор Павлович, на секунду оторвавшись от бумаг, недоуменно посмотрел на главврача.
— Это вы о ком?
Толстяк указал взглядом на Катю.
— О нашей пациентке.
Профессор повел плечом.
— Странно… — сказал он, — однако, коллега, я слышал много лестного о Екатерине Ершовой, которая в прошлом году была выдвинута на соискание премии «Человек года» в Восточной Европе.
Старик повернулся к больной.
— Не так ли, уважаемая?
Катя, до сих пор хранившая молчание, согласно кивнула головой и едва заметно улыбнулась.
— Совершенно верно, доктор.
Старичок победоносно повернулся к толстяку.
— Вот видите!
Главврач немного стушевался, однако своих позиций сдавать не собирался.
— Это все в прошлом! — заявил он. — Теперь перед нами совсем иная картина!
Профессор многозначительно поднял реденькие брови и часто зачмокал губами.
— Что ж, уважаемый Геннадий Александрович, разберемся! — сказал он.
Толстяк недовольно запыхтел.
— Да что ж тут разбираться, — возразил он, — в истории болезни все подробно написано!
Старик хитро усмехнулся.
— Это не история болезни, — недоверчиво произнес профессор, — а какое-то уголовное дело!
Главврач не сдавался, зло посматривая то на пожилую медсестру, то на высокого мужчину, словно искал у них поддержки, но не находил.
— Вот именно, профессор, — доказывал толстяк коллеге «прописные истины», — после серии убийств расшатана нервная система больной, и необходимо длительное стационарное лечение, чтобы вернуть человека к полноценной общественной и личной жизни!
Профессор Мартынов повернулся к высокому мужчине.
