– Я… Я ненавижу тебя, ты слышишь? И я сегодня же, сегодня уйду от тебя! Мерзавец.
Она выплевывала слова, как комки яда, и с каждым произнесенным словом чувствовала, что слабеет…
– Там… в лифте… Маньяк, он напал…
В глазах ее потемнело, и она потеряла сознание.
16
– Толя, постарайся взять себя в руки и успокоиться…
Марк допрашивал его в кухне, они все еще находились в квартире Ларисы, и Концевича не покидало чувство нереальности происходящего. Неужели он никогда больше не увидит Ларису живой, и она не улыбнется ему, не обнимет, не поцелует, не скажет ему о любви? Понятно, что она лгала, но делала это так восхитительно, что хотелось верить, будто он любим, будто после смерти Веры появилась женщина, способная привязаться к нему.
– Марк, как я могу успокоиться, если в моей жизни происходят вещи, из ряда вон выходящие. Лариса. Да она лапочка… Она маленькая и глупая девочка, которая так скрашивала мою жизнь в последнее время. Конечно, я понимал, что она не любила меня, что встречалась со мной из-за денег, но я-то надеялся, что когда-нибудь она полюбит меня за доброе отношение к ней, за ту нежность, которую я испытывал. Она была красива, необыкновенно красива, и я знал, что когда нахожусь рядом с ней, все мужчины мне завидуют. Она принадлежала к той редкой породе женщин, которых всегда хочется раздеть и уложить, ты понимаешь меня? Она была очень сексуальна, она привораживала к себе, сама того, быть может, не желая. Да, у нее в крови было кокетство и желание нравиться. Она любила наряжаться, как и все женщины, любила сорить деньгами, но при этом была, как это ни странно, вполне организованным человеком и всегда точно знала, чего хочет. В отличие, скажем, от меня. К тому же она очень любила жизнь. Ее редко можно было увидеть расстроенной, плачущей. Даже если ее кто и обижал, она, мысленно расставаясь с этим человеком и никогда больше не впуская его в свою душу, быстро находила утешение в чем-то другом. Слезы ее были, можно сказать, детскими, она быстро успокаивалась, как ребенок, которому подарили новую игрушку. Ты пойми, что для меня, человека мрачного, скучного, пребывающего в основном в сумеречном состоянии, заиметь пусть даже и в качестве любовницы такую светлую и веселую девушку, какой была Ларочка, – подарок! Ты это хотел узнать – какой была Лара и что она значила для меня?
– Послушай, Толя, ее убили. Пойдем, ты посмотришь, все ли на месте, не было ли ограбления. Эту версию тоже нельзя исключать. Тем более что у нее наверняка были деньги, драгоценности…
– Деньги она хранила в банке. Не так давно ограбили квартиру ее подружки, Кати, и после этого Ларочка поместила свои деньги в банк, в сущности, это я ей посоветовал. Она не носила при себе больших денег, и при всей ее внешней расточительности и желании тратить, она, тем не менее, любила и прикопить. Вот такой характер. Что же касается драгоценностей, то я лично купил ей небольшой сейф. Пойдем, я покажу тебе. Его вмуровали в стену в спальне.
– Ты знаешь, как его открыть?
– Безусловно. Ларочка очень боялась забыть код, поэтому я его записал. Но и наизусть запомнил, у меня вообще хорошая память.
Марк подумал о Рите, как же она удивится, когда узнает об убийстве Ларисы. А если увидит Концевича, то непременно обратит внимание на то, как он изменился буквально за пару дней, что она не видела его. Он постарел, стал сутулиться, как человек, поселившийся в доме с низкими потолками и дверями и боящийся выпрямиться. Однако Концевич боялся удариться головой не о потолок, а о нависшую над ним беду.
Мрачный и в то же самое время ужасно обаятельный Концевич. Интересно, кто-нибудь из женщин находил его обаятельным? Вероятно, да, раз жили с ним, быть может, даже любили.
Сейф открыли, (на месте) оказались все известные Анатолию драгоценности. Там же лежали и деньги.
– Не успела положить… – предположил Анатолий. – Или, может, присмотрела что-нибудь в магазине… Какую-нибудь безделушку…
Он закрыл ладонями лицо. Марк отвернулся.
– Значит, не ограбили. А это уже сложнее, – сказал он, когда они продолжили разговор уже в кухне.
Концевич, глядя, как люди ходят по квартире обутые, в грязной обуви, вздохнул.
– Бедная Ларочка, она так любила порядок. Всегда что-то чистила, мыла, но делала это быстро, как-то незаметно, чтобы не привлекать внимания. Знашь, что она мне как-то сказала? Что не любит, когда кто-нибудь смотрит, как она моет полы, для нее в этом есть что-то унизительное. Я предложил ей нанять прислугу, но она наотрез отказалась. Я думаю, это и из экономии, и, главное, из-за не любви посторонним. Вот соседка говорит, что видела, как к ней кто-то приходил, и женщины, и мужчины. Подружки – да, но что касается мужчин – этого не может быть. Ларочка была со мной и не изменяла мне. Может, это были знакомые ее подруг, я не знаю…
– Толя, она где-нибудь работала?
– Да, у нее было несколько часов в школе, где она преподавала биологию. Я предлагал ей бросить работу, говорил, зачем ей работать, когда я даю ей деньги? Но для нее это было важно. Марк, вот ты все молчишь… Там, в комнате, работает судмедэксперт, я же кое-что понимаю. Скажи, как она умерла? Ее что, ударили? Или… изнасиловали?
– Я поговорил с экспертом. Судя по внешним признакам, ее отравили. Не изнасиловали, успокойся.
– Просто она так лежала… в этом халатике… Знаешь, я успел приревновать ее даже к тем, кто сейчас осматривает ее…
– Толя, ее уже увезли… пока мы были с тобой в спальне. Я обязательно проинформирую тебя, когда будет готова экспертиза. А теперь давай вместе подумаем, кому понадобилось убивать Ларису. Эта квартира принадлежит ей?
– Да.
– Кому достанется она теперь, когда ее больше нет?
– Думаю, ее родителям.
– Сестры, брата нет?
– Нет. Говорю же, наследниками являются ее родители. Господи, что с ними будет, когда они узнают.
– Ты знаком с ними?
– Нет. Но знаю, что они живут здесь же.
– Хорошо. Теперь скажи мне, что любила пить на ночь Лариса: чай, кофе, молоко, воду… Может, она принимала снотворное?
– Нет, что ты! Она была здоровая девочка, и сон у нее был крепкий. Она вообще была любительница поспать. Укладывалась, лапочка, всякий раз, когда выдавался случай. Говорила, что сон – это наслаждение, причем большее, чем еда и секс. Она вот так, прямо в глаза мне и говорила. И после… ну ты понял… всегда засыпала, отвернувшись от меня и закутавшись в свою простыню или одеяло. Марк, я не половой гигант, думаю, что она спала со мной, не получая особого удовольствия. С Верой у нас все было иначе. С Верой была гармония. А с Ларой – скорее обыкновенный половой акт, так скажем, гигиенический.
– Какое интересное сравнение…
– Это не я, это Набоков. Каюсь, одно время зачитывался его «Лолитой» и всегда, надо сказать, был на стороне Гумберта, сочувствовал ему, хотел, чтобы все его любовные переживания и наслаждения оставались безнаказанными.
