Я выбежала за дверь раньше, чем она успела задать следующий вопрос. Помедли я еще секунду, я бы точно разрыдалась.
Тревис шептал Бандитке ласковые слова, а она то и дело пронзительно верещала. Хорошо, что мешок из толстого материала, но она слишком хитра и лапки у нее такие проворные, что мешок долго не выдержит. Она уже небось придумала, как сбежать.
— Пойдем, у нас мало времени. Пойдем к заводи. Часов у нас не было, но солнце стояло еще высоко — часа четыре, а то и пять до заката.
Я схватила дохлых кур. Тревис поднял мешок. Снова шипение и ворчание. И мы пустились в путь через заросли — то шагом, то рысцой. У заводи я бросила два хладных трупика на мелководье — дикая живность о них с удовольствием позаботится.
Мы припустились быстрее, нашу тяжкую ношу мы тащили теперь по очереди. Если вы думаете, что волочь тяжеленного енота, который все время пытается выбраться из мешка, большое удовольствие — уверяю вас, вы ошибаетесь. Мы то хватались за мешок вдвоем, то взваливали его на плечи на манер Санта-Клауса — он явно решил принести самый непослушный подарок в мире. Все чаще приходилось останавливаться и отдыхать. У нас уже давно не было ни крошки во рту, а для питья — только речная вода. В какой-то момент Тревис предложил развязать мешок и дать Бандитке напиться, но, увидев выражение моего лица, тут же замолчал.
Мы шли и шли, ветки хлестали нас по лицу, колючки цеплялись за ноги, пчелы и мошкара только добавляли мучений, но, к счастью, мы никого не видели, и нас никто не видел. В конце концов силы кончились, и мы свалились на землю. По-моему, мы прошли полдороги до Прейри Ли.
— Спасибо, Кэлли, я твой должник, — пропыхтел Тревис.
— Ты мой вечный должник. Давай открывай мешок.
Брат переменился в лице — настал момент прощания.
Едва он ослабил веревку, острый носик Бандитки показался из отверстия мешка — она рвалась наружу, как никогда готовая к свободе. Она отбежала на пару ярдов, понюхала землю, понюхала воздух, повернулась, понюхала нас. Потом подобралась поближе к Тревису и выразительно на него глянула — типа, где мой обед, давно пора.
— Давай, Бандитка, уходи, — я затопала на нее ногами. Она в мою сторону даже не поглядела. — Тревис, нам пора. Отвернись, не смотри на нее. Иди за мной. Прямо сейчас.
Я пошла по тропе назад.
— Прощай, Бандитка, — в голосе неподдельное горе. — Веди себя хорошо. Будь счастлива и веди себя хорошо.
Он смахнул слезинку и пошел за мной.
А Бандитка — за ним.
— Стой, — заорала я и замахала на нее руками. Ноль внимания.
— Тревис, ты должен ее прогнать, — в моем голосе уже слышалось отчаяние.
Она встала на задние лапы и положила передние лапки ему на колено. Он уже плакал в три ручья, и слезы капали на шкурку енота. Тревис наклонился, чтобы взять Бандитку на руки.
— Не смей! — закричала я. — Ты ее смерти хочешь? Если она вернется домой, ее пристрелят. Сам знаешь, пристрелят.
— Уходи, Бандитка, — выдавил он из себя. И потом более решительно. — Беги!
Он оттолкнул ее. Клянусь, Бандитка изумилась.
— Ори на нее, гони прочь.
— Беги, Бандитка! — закричал он и замахал руками.
— Громче. Громче!
Он снова заорал, она все еще сомневалась. Он угрожающе замахнулся, она отпрянула.
Тут мой брат совершил поступок, тяжелее которого еще не было в его юной жизни, — он подобрал горсть камней и стал бросать их в енота, мешая крики и рыдания:
— Убирайся, глупый енот! Я тебя больше не люблю.
Первый камень просвистел у нее над головой, и она недоуменно обернулась назад. Второй упал на землю у самых ее лап. Она вздрогнула. Третий камешек с глухим стуком попал ей прямо в бок. Это был маленький камень, голыш, и вряд ли ей было больно, но оба они — и Тревис, и енот — пришли в полный ужас. Шесть на загривке у Бандитки поднялась, и она, как собака, зарычала на своего бывшего хозяина и повелителя. Бандитка развернулась и исчезла в кустах.
Тревис, рыдая, помчался по тропинке к дому. Я пошла за ним, не зная, жалеть мне брата или восхищаться им. Оставалось только молиться всем енотовым богам, чтобы мы никогда больше не увидели Бандитку.
Дорога туда была ужасна, дорога обратно — просто непереносима. Я еле тащилась, ободранная, обгоревшая, усталая. Брат с разбитым сердцем — груз куда тяжелее енота.
Когда мы остановились передохнуть, я обняла Тревиса и сказала:
— Ты правильно поступил, храбро. Ты спас ей жизнь, понимаешь?
Он только кивнул и снова зарыдал. Нам повезло: Тревис умудрился выплакать все горе еще до того, как мы вернулись домой. Мы постарались немножко привести себя в порядок, но все равно за столом ловили на себе удивленные взгляды. Ламар прошептал так, чтобы я (но не мама) услышала:
— Кто это тебя протащил через заросли кактусов и отхлестал кишками стервятника? Ха-ха-ха.
У меня просто не было сил на достойный отпор. Тревис и я продержались весь ужин — какие же мы все-таки молодцы. Но кое-чего мы не учли. Пропали две курицы из четырнадцати — как это объяснить? Если бы мы хорошенько подумали, можно было бы проделать дырку в углу курятника — вот и объяснение.
Виола недосчиталась кур на следующий же день, когда пошла за яйцами для завтрака. Она наверняка догадалась, кто в это дело замешан, но ничего не сказала. Похоже, сообразила, что мы уже получили свое — не важно что, не важно за что.
Через неделю уже почти зажившая рана в душе Тревиса снова открылась, когда мы нашли бывшее, как нам показалось, логово Бандитки — вонючую нору у берега реки, где она, наверно, обитала, пока Тревис ее не нашел. Нора была усеяна куриными костями и рыбьими потрохами, там даже валялась замызганная тряпка — похоже, часть мужской рубашки, украденной с веревки у какой-нибудь хозяйки.
— Слишком близко от дома, — побледнел Тревис. — Если она сюда вернется, то может и до дома добраться.
Это открытие стоило ему пары бессонных ночей — но, к счастью, мы больше никогда Бандитки не видели. Я, как могла, утешала Тревиса, но скоро настала моя очередь горевать. И тоже из-за животных.
Глава 13
Доктор Прицкер принимается за дело
Многие средства, употребляемые туземным населением, странны до нелепости, и о них даже говорить противно.
Доктор открыл свое дело. Нанял в помощники Сэмюеля, племянника Виолы, снял помещение на Главной улице рядом с кузницей — взаимовыгодное соседство, а загон для скота и стойла для лошадей у ветеринара и кузнеца теперь будут общие. Скоро нам удалось увидеть доктора в деле. Захромал Король Артур, тягловая лошадь, и ему становилось все хуже и хуже. У нас было шесть тяжеловозов, четыре верховые лошади и старый кусачий шетлендский пони по кличке Солнышко. Мы с братьями его переросли, да и дураков нет на нем ездить — вечно он норовит схватить за ногу. Вцепится и не отпускает — думает, что он не пони, а каймановая черепаха.
