Тревис снова утер слезы.
— Бедняга Грязнуля. Он просто хотел быть частью стаи. Собаки его не хотят, и койоты его не хотят. Люди только и мечтают его утопить или застрелить. А он — бедный сирота. Ну, вроде того, он же братьев потерял. И сестер.
Трудно с этим не согласиться. С самого рождения его преследует злой рок.
— Бедняга Грязнуля. Так что, он… убежал?
— Вернулся в свою нору, — Тревис чуть-чуть приободрился… — Придется мне и дальше о нем заботиться.
Это справедливо. Хоть злая судьба поначалу обделила беднягу Грязнулю, но в одном ему повезло — он встретил Тревиса.
— Никому он не нужен, кроме меня. Выходит дело, что я — его стая, — Тревис смущенно глянул на меня. — Ты тоже можешь быть в нашей стае, если хочешь.
Что на это скажешь?
— Ладно. Только помни, никому о нем не рассказывай. Это тайна.
Боже правый, сколько же тайн!
Глава 21
Секреты и позорные тайны
Геология Патагонии представляет большой интерес. <…> Чаще всего попадается раковина массивной гигантской устрицы, имеющая иногда целый фут в поперечнике.
Я причесывалась перед сном — сто взмахов щеткой — и расспрашивала Агги.
— А на что похоже море? И пляж, на что он похож? И ракушки? Правда, что можно идти по пляжу и подбирать ракушки? А за это надо платить, или они бесплатные?
— Платить? Глупости! Кому платить?
— Не знаю. Потому и спрашиваю.
— Подбирай сколько хочешь, хотя зачем они тебе сдались, ума не приложу.
— Чтобы собрать коллекцию ракушек, чего тут непонятного.
Я загадала на прошлый Новый год, что обязательно своими глазами увижу океан — любой океан. Но я не очень-то верила, что у меня получится; на худой конец сгодилась бы и коллекция ракушек.
— Понятия не имею, кому нужна куча грязных старых ракушек, — удивилась Агги.
Да, тяжело с ней разговаривать. Но я не отступалась.
— А дельфинов ты видела? Я о них все на свете читала. Они млекопитающие, знаешь, теплокровные. Совсем даже не рыбы.
— С какой стати? Они же живут в воде. Значит, рыбы.
Я ушам своим не поверила. Как человек, которому такая удача привалила — жить у моря, — может быть таким невежественным? Я только вздохнула.
— А солнце блестит на танцующих волнах?
— С чего ты взяла?
— Где-то прочитала.
— Ну, понятно. Наверно, можно и так сказать. Когда погода хорошая.
— Расскажи мне про волны, — попросила я.
Она ужасно удивилась:
— Волны выбрасывают на песок всякую гадость.
— Какую гадость?
— Дохлую рыбу, мертвых чаек, деревяшки, водоросли, всякую дрянь. Вонючую. Хотя однажды я нашла стеклянный поплавок от сети, а потом еще пустую бутылку из-под рома, она с самой Ямайки приплыла.
— Здорово. А записка в ней была?
— Нет, — зевнула она.
— Но ты ее все равно сохранила? Вот бы мне что-нибудь такое.
— Зачем? Старое барахло.
Да, разговор явно зашел в тупик. Но я не унывала.
— Расскажи про приливы и отливы.
— Что про них рассказывать. Сначала прилив, а потом отлив. Иногда их слышно.
— Слышно? А какой это звук?
— Ну, такой тихий, шипучий — ш-ш-ш-ш-ш. Иногда погромче, когда волны ударяют в каменистый берег. Тогда сильный шум. Когда как.
— А когда как?
Ей явно казалось, что я говорю по-китайски.
— Откуда мне знать?
Странное у нее ко всему отношение. Как можно не знать, как можно не попытаться узнать, как можно вообще про это не думать? Может, с ней что не в порядке, ну, не только астения и неврастения, а что-нибудь еще? Может, с ней что из-за наводнения случилось, а снаружи не видно? Может, она головой ударилась, и ей все любопытство отшибло? Вопрос для Дневника: откуда берутся волны? И приливы с отливами? Обсудить подробно с дедушкой.
На следующий день ей пришла маленькая посылка, и, поскольку она валялась среди других писем, я посмотрела на обратный адрес. «Л. Лампкин, 2400 Чёрч-Стрит, Галвестон». Кто такой этот Лампкин? Я уже собиралась отнести посылку Агги, как она появилась собственной персоной и молниеносно схватила пакет — словно голодный ястреб добычу. Прижала к себе, глаза так и сияют. Выскочила из холла, слова не сказав, и на полной скорости помчалась наверх.
Ну и ну, до чего невежливо. И страшно интересно.
Агги уже была в нашей комнате, сражалась с разлохматившейся бечевкой. Она завопила не своим голосом:
— Ножницы! Дай мне ножницы!
Я помчалась в гостиную за ножницами, но когда вернулась, она уже ухитрилась разорвать пакет. Там была коробочка. Агги поставила ее на стол и благоговейно открыла. Внутри оказалась шкатулочка и письмо. Она прижала руки к груди — волнующий момент заслуживает минутной паузы.
Тут я сделала глупость:
— Что там такое?
Она обернулась:
— Можно меня в этом доме хоть на минуту оставить в покое? Убирайся отсюда!
— Не надо кричать, — обиженно сказала я. — Я и сама могу догадаться, что ты не нуждаешься в моей компании.
Я вышла. Меня терзала горькая обида, но, несмотря на потрепанные чувства, я высоко держала голову. С чего это я взяла, что мы стали друзьями?
Я спустилась вниз и тут совершила вторую ошибку, задержалась в холле. Тут меня мама и отловила — пора было заниматься музыкой.
Вечером, когда мы с Агги готовились ко сну, она спросила:
— Кэлли, а где щетка для волос?
Я сунула щетку ей под нос. Еще через пару минут:
— Кэлли, а ты пемзу не видела?
Я бухнула искомый предмет прямо ей на колени и пять минут мучилась, пока она терла пемзой пятки — жуткий звук.
— Кэлли, куда ты задевала…
— Никуда! Что бы это ни было! Сама ищи, я тебе не прислуга.
Ледяное молчание. Ясно, что ее просто распирает новостями, но обе мы делали вид, что не замечаем друг друга, пока не пришло время задуть лампу. Наконец она сказала:
— Ну ладно. Умеешь хранить тайны?
— Конечно, умею, — обиженно буркнула я. — Я же не ребенок, сама знаешь.
— Поклянешься никому не рассказывать? Подними правую руку и клянись.
Я подняла руку, но ей этого было мало.
— Подожди, где моя Библия?
— Агги, это уже слишком.
Она вытащила Библию из шкафа и заставила меня положить на нее правую руку. Да, похоже, дело серьезное. Если я такую клятву нарушу, попаду прямехонько в ад. Но если меня будут прижигать раскаленным железом и стегать девятихвостой плеткой? Тогда как? Можно? Коленки у меня дрожали. И голос тоже.
