— Клянусь никому не рассказывать.
— Никогда, никому и так до скончания века.
— Никогда не рассказывать и так до скончания века. Аминь.
Она чуть-чуть расслабилась и улыбнулась совершенно необыкновенной улыбкой. Да, она же хорошенькая. Трудно заметить, потому что она всегда хмурится и злится, беспокоится и расстраивается.
Мама дала ей саквояж вместо того мешка, с которым она приехала. Агги достала оттуда маленькую шкатулку — ту самую. Велела мне сесть у стола и осторожно протянула шкатулку.
Там оказалась фотография молодого человека лет двадцати, плотно упакованного в костюм и жесткий воротничок. Волосы гладко прилизаны — важное событие, снимается портрет.
— Это он, — прошептала Агги, выражение лица такое же умильное, как у Гарри, когда он ухаживал за своей первой девушкой.
Я внимательно посмотрела на круглое, словно луна, лицо, тощие усики, чуть кривоватые зубы, пробивающуюся бородку.
— Правда прелесть? — выдохнула полная пылких чувств Агги.
Ну… нет. Скорее смахивает на дохлую рыбу. Если честно, он, конечно же, замер, не дыша, пока его фотографируют. Это никого не красит, но все равно он какой-то никакой. Как-то раз дедушка сказал, что у каждого свой вкус. Вот вам живое доказательство.
— А кто он, Агги?
— Ну кто. Лафайет Лампкин, конечно. Мой поклонник. Но никто не знает, и ты никому не говори, — она железной хваткой сжала мое плечо.
— Ой. Больно. Не скажу, я же обещала. А где вы познакомились?
— Он раньше работал бухгалтером у папаши в лавке. Но как-то раз пошел меня провожать, и папаша его уволил на следующий же день под каким-то дурацким предлогом. Но он ничего плохого не делал. Папаша просто хотел от него избавиться.
— Почему?
— Папаша сказал, что он не нашего круга. Может быть, но мне-то что. Лафайет сам в люди выбился, — гордо заявила она. — Выучил бухгалтерское дело на заочных курсах и старался, как мог, пополнить свое образование. Но папаше всего мало, хотя он тоже самоучка. Папаша хочет, чтобы я вышла замуж за кого-нибудь, кто в родстве с богатыми семействами, с Сили или с Моуди. У них денег, как у Креза, но мне на это наплевать.
Она взяла фотографию и нежно прижала к груди. Глаза ее увлажнились, и она сказала мечтательно:
— Мое сердце принадлежит Лафайету.
Ну и ну, до чего романтично. Но обмен тайными посланиями с молодым человеком без ведома и одобрения родителей — опасная игра, которая обычно кончается неприятностями и слезами. Не удивительно, что она проверяет почту раньше всех, чтобы кто-нибудь еще не заметил ее писем.
— Он попросил прислать ему фотографию. Мило, правда? У меня была одна, но я ее потеряла после наводнения.
— В Локхарте есть фотограф, «Фотографический салон Хофера». Мы с дедушкой там сфотографировались вместе с Vicia tateii.
— Вы сфотографировались с тем растением? — удивленно переспросила она.
— Конечно. Говорят, что нужно хранить память о важных событиях.
— Это про свадьбы, крестины и всякое такое прочее. А не про растения.
— Позволь напомнить, что открытие нового вида — весьма важное событие. — Я вынула из ящика стола нашу фотографию — дедушки, меня и нашего открытия — и ткнула в нее с гордостью. — Вот, смотри.
— Ну и что? — с пренебрежительными нотками в голосе она оттолкнула фотографию, как какой-то пустяк. Пустяк! Пусть она мне про банк рассказала, я ей за это благодарна, но такое отношение — уже слишком. Раздражению моему не было предела. Мне дорога фотография нашего Растения, ей — фотография Лафайета Лампкина, в чем тут разница? Да, конечно, наше Растение выглядит неважнецки, немножко неказисто, уж больно день жаркий был. Но оно совершенно новый вид и заслуживает особого уважения. А некоторым людям самые важные вещи невдомек.
— Подожди минутку, — теперь она схватила фотографию и принялась ее внимательно изучать.
Отлично, наконец-то она поняла важность научного и исторического документа. Прониклась идеей просвещения. Наконец-то! А то глядит на меня, как на надоедливую идиотку. Теперь-то начнет воспринимать меня всерьез. Мы сможем и на другие темы разговаривать. Не только о деньгах. Может, даже сможем провести вместе какое-нибудь исследование.
Она постучала пальчиком по золотой печати в нижнем левом углу фотографии. «Фотографический салон Хофера».
— Ты говоришь, это в Локхарте?
— Прямо рядом со зданием суда. А что?
— Как что? — Медленно же ты соображаешь, говорил ее взгляд. — Я смогу там сфотографироваться для Лафайета. Сколько это стоит? Когда кто-нибудь туда поедет?
Прощайте, совместные научные исследования, прощай, изучение Природы.
— Стоит доллар, и Альберто, наверно, поедет туда в субботу.
— Отлично. Поеду с ним.
— Я тоже поеду.
Сколько же всего народу будет в повозке? Если Агги поедет, мне не достанется места на козлах и придется сидеть в повозке. Все равно, поездка в большой город (население 2306 человек) со множеством всего интересного того стоит: там и электричество, и библиотека, и большой магазин, и чайный зал, и оживленное движение. В библиотеке, конечно, сидит пожилая дама-библиотекарша, миссис Уиппл ее зовут, старая калоша, которая следит за всем и решает, какую книжку можно давать детям, а какую нельзя. Она уже раз отказалась выдавать мне «Происхождение видов» Дарвина, но, к счастью, у дедушки нашелся экземпляр. Все равно никогда не забуду злобный взгляд этой миссис Уиппл.
— А как ты объяснишь, зачем тебе понадобилась фотография?
— Скажу, что это для мамаши и папаши вместо той, которую они потеряли.
Я и сама не промах, совру — недорого возьму, но эта Агги мне сто очков вперед даст. Быстро соображает.
Суббота — самый лучший день недели. Я постучала в дверь библиотеки и услышала обычное: «Входи, коли не шутишь».
— Дедушка, мы собираемся в Локхарт. Хотите, верну библиотечные книги?
— Спасибо, очень любезно с твоей стороны. И я тебе дам список книг, которые мне нужны.
Я взяла список, книги и побежала к повозке. На козлах уже расселись Альберто, Гарри и Агги. Мы с Салом Россом забрались в повозку и устроились на старой попоне. Я взяла с собой «Путешествие натуралиста на корабле „Бигль“» и развлекала брата, зачитывая вслух особо интересные места. Ему очень понравилась глава про каннибалов, но пришлось читать почти шепотом, чтобы взрослые спереди не услыхали.
В городе все, кроме меня, направились в большой универсальный магазин Сазерленда («Всё под одной крышей») на главной площади. Три этажа всевозможных соблазнов — и необходимое, и ненужная роскошь. А я пошла в библиотеку.
Там было темновато, пахло бумагой, чернилами, кожаными переплетами и пылью. До чего же я люблю этот запах книг. Что может быть лучше, согласитесь? Лучше может быть только отсутствие миссис Уиппл, местной гарпии.
