По правде сказать, печатанье мне уже чуток поднадоело, но деньги были хорошие, и иногда было интересно смотреть, как доктор Прицкер лечит животных, которых ему приносят. Это вполне искупало монотонность моего труда.
А потом у бедняги Сэмюеля началось заражение на ноге, на которую наступил упрямый бык. Доктор Уокер уложил его в постель на целую неделю и велел держать ногу выше сердца. Я немедленно вызвалась сопровождать доктора Прицкера на вызовы.
Он немножко засомневался:
— Может, лучше Тревис? Думаешь, он согласится?
— Нет, он тоже в постели, у него бронхит. Иначе бы он, конечно, вызвался помочь, — не могла же я признаться, что мой братик падает в обморок даже от мысли о крови, не говоря уже о ее виде.
Я примчалась сразу после школы и помогла доктору собрать инструменты. Хотя кузнец и приладил вожжи для доктора так, чтобы тот мог править одной рукой, все равно нужно было запрячь его буланую кобылку Пенни в повозку. Можно подумать, что ветеринару годится только самая симпатичная лошадка в городе, но ничего подобного. Узкогрудая, с кривоватыми ногами, она была далека от идеала красоты. Здоровая и спокойная, Пенни досталась доктору по дешевке.
— Внешний вид — это еще не все, — сказал он, и я, от хорошего отношения к Пенни, с ним полностью согласилась.
Первые несколько дней, когда я ездила с ним в повозке, на нас поглядывали с изумлением, но улыбались и махали. Я сидела с прямой спиной и старалась изо всех сил выглядеть как настоящий помощник ветеринара. Когда мы приезжали на ферму, я приносила ведро воды, подавала ему мыло и полотенце, пока он обсуждал с фермером состояние животного. Часто фермер разражался бесполезными замечаниями: «Он сегодня сам не свой» или «Она ничего есть не хочет». Как прикажете доктору Прицкеру ставить диагноз на основании таких туманных описаний? Тем не менее после подробных расспросов и внимательного осмотра он собирал всю нужную информацию, а я тем временем подавала ему инструменты и делала заметки в «истории болезни» пациента.
Самым памятным событием стал визит на ферму Доусонов. Там мы обнаружили корову, лежащую в стойле, к хвосту привязана накарябанная карандашом записка: «Брюхо раздулось. Пжалста, помогите».
Мистер Доусон и его сыновья были далеко — клеймили скот. Рассчитывать было не на кого. Кроме меня.
Вид у бедной коровы был самый жалкий. Она пускала слюну и то ли мычала, то ли стонала при каждом вздохе. Левый бок словно надули. Мы приготовили все, что полагается, — ведро воды, мыло. Я открыла сумку с инструментами, чтобы доктор смог провести осмотр.
К этому времени я приучила доктора Прицкера объяснять мне, что он делает.
— Вот смотри, тут слева закупорка рубца, первого отдела желудка. Мне надо дать ей наркоз, чтобы я смог очистить желудок. Придется подождать, пока Доусоны вернутся.
Я храбро заявила:
— Я могу это сделать. Одна унция спирта плюс две унции хлороформа плюс три унции эфира. Взболтать перед употреблением.
Он поглядел на меня с сомнением.
— Ты мне прекрасно помогаешь, Кэлли, но все же…
— Необходимо вести тщательное наблюдение за дыханием, — я старалась, чтобы мой голос звучал уверенно, словно я все знаю. — Слишком мало — и корова начнет бодаться. Слишком много — корова умрет. Правильно?
— Правильно. Но вдруг с тобой что-нибудь случится? Что тогда скажут твои родители?
Я очень хорошо себе представляла, что именно скажут мои родители, но решила, что сейчас об этом думать не стоит. Он даже возразить не успел, а я уже вынимала пробки из пузырьков с вонючими препаратами. Я смешала их в чистой бутылке и хорошенько взболтала.
Я взяла конус для наркоза и сказала самым что ни на есть профессиональным голосом:
— Вы готовы, доктор?
Он никак не мог прийти в себя и пробормотал еле слышно что-то вроде:
— Боже, только бы мне об этом не пожалеть.
Я привязала недоуздок покрепче и придвинула конус из промокательной бумаги к морде коровы. Ей было слишком плохо, она даже внимания не обратила. Я начала капать смесь химических веществ на конус. Корова вдохнула, глаза ее закатились и, наконец, голова упала в солому. Я подняла ей веки, я видела, как доктор Прицкер так делал. Корова даже не мигнула. Теперь надо было держать ее в таком состоянии, капая жидкость равномерно, чтобы она не проснулась, пока он работает. Но не переборщить, а то она совсем не проснется.
— Хорошо, — доктор вроде слегка успокоился.
Он взял троакар, тоненькую трубочку с острым наконечником, и сказал:
— Начнем с этого, может, удастся ее очистить.
Те, кто считает, что хирургия — тонкое искусство, придут в ужас от того, что случилось. Он с силой ткнул острым концом в бок коровы, прямо в ее раздутый желудок. Вышло огромное количество газа, а за ним полилась полупереваренная трава. Жидкость лилась пару секунд, а потом остановилась.
— Черт, — сказал доктор Прицкер, и я была ужасно горда тем, что он забыл извиниться передо мной за то, что произнес плохое слово в моем присутствии. Я уже не была просто девочкой — я была его ассистенткой. — Троакар засорился. Придется вскрывать. Ланцет.
Я подала ему длинный искривленный нож. Он сделал маленький надрез на коже у последнего ребра, а потом надавил на нож сильнее, и разрез увеличился до шести дюймов. Он оттянул кожу и оболочку нижней части желудка. Засунул руку в коровий желудок и принялся выгребать полные горсти какой-то дряни. Сразу стало видно, что желудок сдувается по мере того, как он его очищает.
— Где же это ты, старушка, такого наелась? Никогда ничего подобного не видал.
Затем он решил, что дело сделано. Зашил желудок, а затем и кожу.
— Отлично. Пора ее будить.
Я перестала капать жидкость, но конус пока не снимала — вдруг она начнет буянить. Корова медленно приходила в себя и наконец с трудом поднялась на ноги, стала оглядываться — с интересом к жизни. Спасена!
Я воняла химикатами, и фартук оказался чуток замазан навозом, но ничего дурного со мной не случилось.
— Молодец, Кэлпурния, У тебя настоящий талант к этому делу, — похвалил доктор Прицкер и глянул на меня с хитрецой. — Но мы же не будем рассказывать о том, что произошло, папе и маме?
— Ни за что, сэр!
— Договорились.
На этот раз мы оба вымыли руки в одном и том же ведре, и мыло с полотенцем у нас были общие. И до конца дня я не переставала улыбаться.
Глава 24
Собаки везучие и невезучие
Эти волки хорошо известны из рассказа Байрона о том, как они смелы и любопытны и как матросы, сочтя их из-за этого свирепыми, бросились от них в воду. <…> Так, например, видели, как они вошли в палатку и вытащили мясо из-под головы спящего матроса.
