Как только Лонд закончил свой рассказ, доктор, пораженный тем, что он только что услышал, спросил сочувственно: «Чем я могу вам помочь?» Умирающий на минуту задумался.
«Мне бы хотелось встретить Рождество с женой и с ее родными, – ответил он наконец. – Помогите мне дожить до Рождества. Больше я ни о чем не прошу». Доктор Мэдор пообещал Лонду сделать все, что в его силах.
К тому времени, когда в конце октября Лонда выписали, он был действительно в гораздо лучшей форме. Доктор Мэдор был удивлен и обрадован тем, что Лонд чувствовал себя лучше. Теперь доктор принимал своего пациента раз в месяц. Но ровно через неделю после Рождества (аккурат под Новый год) жена Лонда снова привезла его в больницу.
Доктор Мэдор с удивлением обнаружил, что Лонд снова выглядел как умирающий. Доктор обнаружил незначительное повышение температуры, а рентген грудной клетки показал небольшое пятно пневмонии, хотя не было похоже, что пациент страдает респираторным заболеванием. Все анализы были в порядке, а бактериологический анализ, заказанный доктором, не выявил других заболеваний. Доктор Мэдор назначил антибиотики и кислород, все еще надеясь на лучшее, но в течение суток Сэм Лонд скончался.
Ты, наверное, думаешь, что это рассказ о типичном онкологическом диагнозе, за которым последовала неизбежная смерть пациента от неизлечимого заболевания?
Не спеши.
Самое странное началось, когда в больнице провели вскрытие тела Лонда. Его печень на самом деле не была заполнена раком – у него была всего лишь малюсенькая раковая опухоль в левой доле и очень небольшое пятнышко в легких. Ни одна из этих опухолей не была достаточно серьезной, чтобы убить человека. Более того, в области вокруг пищевода вообще не было никакой патологии. Неправильно проведенная в больнице Сент-Луиса томография печени, вероятно, по ошибке выдала такой диагноз.
Сэм Лонд умер не от рака пищевода и не от рака печени, и даже не от легкой формы пневмонии, с которой вернулся в больницу. Он умер лишь только потому, что все вокруг считали, что он умирает. Его доктор в Сент-Луисе был убежден, что Лонд при смерти, доктор Мэдор в Нашвилле думал так же. Жена Лонда и родственники жены тоже «знали», что Лонд умирает. И, самое главное, он сам был убежден, что скоро умрет. Неужели Сэм Лонд скончался от одной только мысли? Разве мысль может быть такой сильнодействующей? И если да, является ли этот случай уникальным?
Возможна ли передозировка плацебо?
Двадцатишестилетний аспирант Фред Мэйсон (имя изменено) впал в депрессию, когда его бросила девушка. Он увидел объявление о клинических испытаниях нового антидепрессанта и решил принять в них участие. У него уже был приступ депрессии за четыре года до этого, и доктор тогда прописал ему антидепрессант амитриптилин (элавил), но Мэйсону пришлось прекратить курс лечения из-за побочных эффектов – у него развилась чрезмерная сонливость и началось онемение конечностей. Тогда он счел это лекарство слишком сильнодействующим, а теперь надеялся, что у нового препарата не будет побочных эффектов.
Где-то через месяц после начала исследования он решил позвонить своей бывшей девушке. Они разругались по телефону в пух и прах, и после того как Мэйсон бросил трубку, он в сердцах схватил свою банку с экспериментальными пилюлями и проглотил все 29 штук, пытаясь покончить с собой. Однако уже через секунду он раскаялся в своем поступке. Выбежав в коридор своего многоквартирного дома, Мэйсон отчаянно звал на помощь, а затем без сил рухнул на пол. Соседка услышала его крики и обнаружила, что он лежит на земле.
Мэйсон сказал ей, что совершил ужасную ошибку, что проглотил все свои таблетки, но вовсе не собирался умирать. Он попросил соседку отвезти его в больницу, и она согласилась. Когда Мэйсона доставили в «Скорую помощь», он был бледным как полотно, а пот тек по нему ручьями. Кровяное давление было 80/40, а пульс – 140. Часто дыша, он повторял как заведенный: «Я не хочу умирать!»
Когда врачи осмотрели Мэйсона, то не обнаружили ничего серьезного, кроме низкого артериального давления, повышенного пульса и учащенного дыхания. Несмотря на это, он казался вялым, а его речь была невнятной. Медицинская бригада поставила ему внутривенную капельницу с физиологическим раствором. У него взяли анализы крови и мочи и спросили, какое такое лекарство он принял. Мэйсон не смог вспомнить название.
Он сказал врачам, что это был экспериментальный антидепрессант, который входил в программу испытаний. Он вручил им пустую банку с наклейкой, на которой действительно была информация о клинических испытаниях, но не было названия лекарства. Врачам ничего не оставалось, как ждать результатов лабораторных анализов, внимательно следить за его состоянием, чтобы ему не стало хуже, и надеяться, что больничная администрация сможет связаться с исследователями, которые проводили испытание нового препарата.
Четыре часа спустя, после того как результаты лабораторных анализов пришли абсолютно нормальными, прибыл врач, который входил в группу клинического испытания препарата. Прочитав код с наклейки на пустой банке Мэйсона из-под лекарства, исследователь сверил его со своими записями. Он объявил, что Мэйсон на самом деле принимал плацебо, а пилюли, которые он проглотил, не содержали вообще никакого лекарства. За считаные минуты кровяное давление и пульс Мэйсона чудесным образом пришли в норму. Как по волшебству исчезла его убийственная вялость.
Мэйсон пал жертвой эффекта ноцебо, когда безвредное вещество вызывает губительные последствия из-за неоправданных опасений о его действии.
Как могло такое случиться, что у Мэйсона появились симптомы заболевания единственно потому, что он ожидал их появления? Мог ли разум Мэйсона, как и в случае с Сэмом Лондом, взять под свой контроль его тело, полное ожиданиями будущего трагического исхода, до такой степени, что этот сценарий воплощался в жизнь? Могло ли такое случиться, учитывая, что его разум должен был при этом влиять на такие функции, которые обычно не подвластны контролю сознания? И если такое возможно, можно ли использовать наши мысли для исцеления?
Волшебное исчезновение хронической депрессии
Дженис Шенфельд, 46-летний дизайнер интерьеров из Калифорнии, страдала от депрессии с подросткового возраста. Она не пыталась справиться со своим недугом до тех пор, пока в 1997 году не натолкнулась на объявление в газете. Нейропсихиатрический институт Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе (UCLA) искал добровольцев для клинических испытаний нового лекарственного препарата, антидепрессанта под названием венлафаксин (эффексор). Шенфельд ухватилась за этот шанс и решила опробовать новое лекарство на себе.
Когда Шенфельд в первый раз прибыла в институт, технический специалист сделал ЭЭГ ее мозга, чтобы посмотреть и записать активность мозговых волн в течение почти 45 минут, а вскоре после этого Шенфельд вышла из больничной аптеки с баночкой пилюль. Она знала, что примерно половина группы из 51 испытуемого будет принимать лекарство, а остальные получат плацебо, при этом (ради чистоты эксперимента) ни она сама, ни доктора, проводящие исследование, не имели ни малейшего представления о том, в какую группу она угодила. Строго говоря, до самого окончания исследования этого вообще никто не знал. Но в тот момент для Шенфельд это едва ли имело хоть какое-то значение. Она была возбуждена, ее окрыляла надежда, что после десятилетий титанической борьбы с клинической депрессией она, наконец, получит помощь.
