Зазвонил телефон, и Мосс снял слуховую воронку. Послушал несколько секунд, сказал мне:
– Извини, ганнери. Неотложные дела. Сможем продолжить позже?
В коридоре меня ждала Чой. И на этот раз я не стал отказываться от ее предложения.
Глава седьмая
Капитан
Пришлось задержаться в «Кувшинке» на несколько дней, пока Мосс добывал для меня нужные бумаги. Большую часть времени я проводил с Сибиллой. Матери моего однополчанина хотелось прошлого, и я исполнял ее желание, потому что видел – за заботами о существовании «большого дома» скрывалось море одиночества. Я при всем желании не мог заменить ей погибшего Арви, но зато мог рассказывать о нем, давать ей хотя бы мимолетное счастье от осознания того, каким он был. Многое я придумал, и моя совесть была чиста. Матери, потерявшей сына, не важно, слышит она правду о нем или выдумку, если это хоть как-то усыпляет боль ее сердца.
Вечерами компанию мне составлял Мосс. Мы пили джин, и запах яблочного табака пропитывал наши волосы и одежду. Чой занимала мое время на всю оставшуюся часть ночи, уходя уже под утро, когда бледный рассвет тонкой нитью проникал сквозь плохо пригнанные друг к другу ставни.
Я был рад вынужденной паузе в «Кувшинке». За эти дни появились вкус и цвет, которые, как и случалось прежде, довольно быстро поменялись друг с другом местами, вновь возвращая чувство стабильности моего странного, безумного мира.
Где-то в глубине моей души теплились угли пламени, пока еще робкого и слабого. До того дня, как оно вновь начнет течь по сосудам, а на краю зрения появится тень, оставалось еще несколько недель. Разумеется, если мне не придется использовать ингениум. Но подобного я избегал всеми возможными способами. Я собирался сойти с ума как можно позже.
Сибилла не хотела меня отпускать, но понимала, что так лучше для всех. Прощалась с улыбкой, хотя я видел в ее глазах сожаление, но она была из той породы женщин, которые редко показывают свои слабости даже тем, кого считают семьей и подпускают ближе, чем должны.
Мосс так и не смог ничего узнать о Хенстридже, но зато ссудил мне денег, поделился кое-чем из своего арсенала, одел, обул и, самое главное, сделал документы – немного потертые бумаги, с чуть выцветшей печатью, выданные Комитетом по гражданству и социальному развитию. У капрала везде были свои люди.
Я стал полноправным гражданином Риерты. Имя менять не стал, на этой ерунде прокалывались и более внимательные люди, чем я. Так что превратился в Итана Хеллмонка, и мне оставалось возносить несуществующие молитвы бюрократам и системе, которые не используют на документах ни фотографий, ни новомодных защищенных бланков, уже повсеместно распространенных в Королевстве. В Риерте все работало по старинке – следовало всего лишь украсть нужные образцы и подделать печати.
День был пасмурным, со стороны моря ползли облака, вот-вот грозящие разродиться холодным дождем. Надвинув кепку пониже на глаза, я шел по грязным улицам к Пушечному каналу, планируя сесть на речной трамвай и найти себе подходящий угол где-нибудь в Гороховом Супе или Светляках.
Я потерял немного времени, задержавшись в маленькой цирюльне на набережной Змеиного канала. У нее было запыленное стекло, единственное кресло и старое растресканное зеркало. Помещение наполнял тяжелый запах дешевого одеколона.
Как я уже говорил Моссу, после взрыва в Гнезде чужака скорее всего сочли мертвым, но даже если нет и кто-то меня разыскивает, я не собирался становиться чуть более неприметным и перекрашивать волосы.
Рыжий в Риерте не приговор. В нашей бывшей колонии достаточно выходцев из Королевства, а у нас таких, как я, – каждый десятый. Так что я избавился от щетины да выбрил большую часть волос на висках и затылке, как делали многие риертцы из простого люда, – чтобы меньше бросаться в глаза. Мой акцент и речь, разумеется, никуда не делись, но и иностранцы, получившие (или купившие) гражданство, здесь тоже не являлись чем-то удивительным.
Верхний я покинул через мост, переброшенный над Змеиным каналом. Двадцать восемь ступеней вверх и столько же вниз. Начал накрапывать мелкий дождь, и я поднял воротник пиджака, продвигаясь по улицам Горохового Супа и стараясь держаться под карнизами и низкими балконами.
Тут все было чуть приличнее, чем на противоположном берегу. Дома выглядели аккуратнее, а улицы с появившимися постовыми и фонарями – шире. Хотя в северных районах сохранялось военное положение, на каналах открыли судоходство. Однако напряжение висело над кварталами. Ходили патрули. Жандармские посты, установленные на главных перекрестках и возле мостов, в любой миг были готовы перерезать сообщение между островами, если начнутся беспорядки. Больше всего эти укрепления напоминали странную голубятню – сшитую из листов бронированной стали коробку с бойницами, посаженную на мощную опору, вокруг которой вилась серпантинная лестница. На крышах виднелись прожекторы и раструбы громкоговорителей, а из бойниц торчали стволы пулеметов.
Я как раз проходил мимо одного такого. На его вершине живого места не было от чаек, которые основательно изгадили поверхность, наплевав на авторитет власти. Казалось, что они специально прилетают сюда со всего света, чтобы оставить метку вкуса сахара. Мыть сторожевой пункт никто не спешил, при таком количестве птиц в городе занятие столь же бесполезное, как лечить контаги, чтобы превратить обратно в человека.
На стенах висели плакаты с изображением преступников, находящихся в розыске, предупреждением о соблюдении комендантского часа, требованиями оказывать помощь представителям власти. Кто-то, не согласный с таким порядком вещей, написал на одном из заборов с ошибками и грубо о том, что следует сделать со всеми солдатами дукса. Буквы пытались стереть, но их все равно было видно, и теперь несколько работников в комбинезонах перекрашивали кое-как сколоченные доски с колючей проволокой, натянутой поверху, краской вкуса горелого леса.
Навстречу мне, по центру мостовой, на прекрасном скакуне соловой масти ехала босая женщина. В седле она сидела по-мужски, но чуть сутулясь, а ее широкие темные штаны, похожие на юбку, походили на крылья ворона. Плащ был сахарным, с кислыми лимонными вставками на рукавах и капюшоне, сейчас накинутом на голову. Лицо разглядеть не представлялось возможным – его скрывала плотная вуаль.
Создавалось впечатление, что прохожие ее просто не замечают. Что она из другого мира, призрак, плывущий по улице и не тревожащий эту действительность. Словно только я один вижу ее.
Но видели ее все, вот только у жителей Риерты есть уникальная способность не замечать некоторые вещи, особенно если те могут привести к неприятностям. Да что там говорить, даже жандарм внезапно стал смотреть в противоположную сторону.
Сейчас можно кричать «караул!», бить поварешкой в кастрюлю или, к примеру, рисовать на стене дукса в непристойном виде – никто и ухом не поведет.
Собственно говоря, я ждал встречи. Несмотря на все, что говорили Мосс и Сибилла. Слухи летают быстро и попадают в нужные уши.
