— Ты же вроде на бюллетене… — Пауза; капрал размышлял. — Что за фамилия?
— Моки: М-О-К-И.
— Моки? Это что за зверь? Человек? Марка? Золотая рыбка?
— Понятия не имею. Но, если поиск по слову ничего не даст, попробуй связать его с «насилием», «домашним насилием», «преследованием», «угрозами»…
— Я тебе перезвоню.
Час спустя Сервас получил ответ.
— Ничего, — объявил Левек.
— Уверен?
— Обижаешь… Твой Моки нигде не засветился. Я все «обыскал». Результат нулевой, Мартен. Но вот что я вспомнил: в прошлом году меня уже просили идентифицировать этого самого Моки, будь он трижды неладен…
— Знаю. Спасибо. Я твой должник.
Она неуверенным движением поставила стакан на стол — ну точь-в-точь капитан, топящий печаль в вине во время шторма, пока другие моряки в панике бегут к спасательным шлюпкам, волны забрасывают палубу хлопьями пены, ветер завывает, а трюмы заполняются соленой водой. Она была пьяна. Кристина поняла это слишком поздно — алкоголь уже впитался в кровь.
Женщина посмотрела на запотевшее стекло. Снегопад прекратился, но резкий ветер не стих, и тротуары аллеи Жана Жореса быстро пустели, а машины ехали медленно, оставляя на асфальте черные следы. Здание «Радио 5» стояло на другой стороне — этакий кирпичный мальчик-с-пальчик, затесавшийся в компанию пятнадцатиэтажных домов. При каждом взгляде в ту сторону Кристину начинало тошнить. Она думала, что выпивка приглушит боль, но этого не случилось: журналистка почувствовала себя еще более усталой и отчаявшейся.
— Вы уверены, что с вами все в порядке? — спросил официант.
Штайнмайер кивнула и заплетающимся языком заказала кофе. Мысли путались, и ей никак не удавалось сосредоточиться. За последние четыре дня она лишилась жениха и работы. Навсегда?
«А ты как думаешь? — спросил голосок у нее в голове, которому так нравилось проворачивать нож в ее ране. — Полагаешь, ему хочется жениться на сумасшедшей?»
К глазам подступили горькие слезы. Кристина словно бы висела над пропастью, цепляясь ногтями за камни. Она помешивала ложечкой сахар и пыталась понять, не было ли проклятое письмо отправной точкой происходящего ужаса. Это было абсурдно, лишено какого бы то ни было смысла. И тем не менее… Письмо стало зловещим знаком и разделило ее жизнь на «до» и «после». Она была счастливой женщиной, собиралась познакомить жениха с родителями, очень любила свою работу, жила в хорошей квартире, а теперь все летит к чертям…
«Красиво излагаешь, — съязвил внутренний голос. — Вообще-то насчет счастья ты горячишься…»
Тут-то она ее и увидела. Корделию… Стажерка широким шагом шла по улице Арно Видаля к аллее Жана Жореса. Штайнмайер машинально посмотрела на часы: 14.36. Девушка направлялась к метро — станция «Страсбургский бульвар» находилась всего в четырехстах метрах. Волна ненависти прилила к голове Кристины. «Сохраняй спокойствие, нельзя действовать сгоряча…» Журналистка схватила стоявшую на соседнем стуле сумку и встала.
— Сколько с меня за три пива, два коньяка и кофе?
— Двадцать один евро, — отозвался официант.
Женщина дрожащей рукой выложила на стойку две купюры — двадцатку и пятерку:
— Сдачи не нужно.
На улице было морозно, ветрено и пустынно. Кристина заметила силуэт Корделии в ста метрах впереди, поправила ремешок сумки и быстро пошла следом по противоположному тротуару, стараясь не поскользнуться на обледеневшем асфальте.
Стажерка была уже у входа в метро — перед бывшим «Отель де Пари», переименованным в «Ситиз Отель», — когда Штайнмайер переходила центральную разделительную полосу рядом с большим колодцем у атриума под открытым небом. Она поднялась по лестнице и увидела Корделию на эскалаторе, ведущем к перронам линии А, прибавила шагу и оказалась на нижнем уровне. Стажерка в этот момент проходила через турникет. Со своего наблюдательного пункта обуреваемая гневом и ненавистью Кристина хорошо видела ее разрумянившееся от мороза лицо и высокий тонкий силуэт. Она подошла к турникетам и бросила осторожный взгляд на платформы: Корделия ждала поезда в сторону Бассо-Камбо. Штайнмайер понимала, что, если выйдет на перрон сейчас, мерзавка тут же заметит ее, и решила спрятаться за спинами пассажиров. Через две минуты подошел поезд. Кристина ринулась вниз, увидела, что ее бывшая помощница не оглядываясь идет в сторону головного вагона, вскочила в этот вагон и прижалась к стеклу. Ее загораживали молодой парень — из его наушников доносились вопли «Зебды»
[39] — и мужчина лет сорока, такой жирный, что выходов у него было всего два: немедленно сесть на «голодную» диету или лечь под нож кардиохирурга. Но журналистка понимала, что Корделия с высоты своего роста рано или поздно обязательно ее заметит.
«Веди себя естественно, старушка, достань планшет, сосредоточься…»
«Легко сказать — веди себя как ни в чем не бывало! Да у меня сейчас сердце выскочит из груди! Вести слежку — это тебе не в шпионском фильме сниматься!»
Кристина бросила взгляд в ту сторону, где стояла стажерка, и облегченно вздохнула: дылда с бешеной скоростью писала эсэмэску, не обращая ни малейшего внимания на окружающих. Через две остановки Корделия убрала телефон и стала проталкиваться к дверям. Эскироль. Штайнмайер не знала, где живет эта девушка, но уж точно не в этом квартале, он ей не по карману. Впрочем, здесь может находиться квартира ее родителей. А скорее всего, у нее свидание — в Эскироле собирается молодняк со всей Тулузы.
Кристина вдруг подумала, что не знает, зачем затеяла слежку. Она действовала импульсивно, и теперь было самое время притормозить и оценить ситуацию, но алкоголь еще не выветрился у нее из мозгов, и мысли женщины путались. «Что ты собираешься делать? Похитить ее, как делают в кино, и пытать, пока она собственноручно не напишет: “Я гадина и сволочь, я все выдумала”? Или позвонишь в дверь и скажешь: “Привет, это я, пришла на переговоры; давай зароем топор войны, у тебя случайно нет белого чая?”». Журналистка не имела ни малейшего понятия, что будет дальше. Она действовала вопреки здравому смыслу, но все-таки вышла на площади Эскироль.
Кристина следовала за Корделией, отстав метров на сто. Стажерка вошла в «Юник Бар» и подсела за стол к парню и двум девушкам, одетым во все черное. Готы. Серебряные браслеты и ошейники, глаза жирно подведены черным, волосы выкрашены в красный и фиолетовый цвета…
Кристина огляделась.
На противоположной стороне улицы находились итальянская булочная-кондитерская и центр эпиляции — не те места, где можно переждать… А если она останется торчать на тротуаре, ее неизбежно заметят. К «Юник Бару» примыкало маленькое кафе, но там она рискует еще больше, ведь две закрытые на зиму террасы разделены только стеклом. Думай. Журналистка бросила осторожный взгляд на свою цель: Корделия перекинула пальто через спинку стула, значит, надолго здесь не задержится.
