— Шарлен? Это Мартен…
Его приятельница не отвечала.
— Мне нужно задать тебе еще один вопрос о той художнице, которую ты выставляла… — продолжил полицейский.
— Спрашивай, — отозвалась мадам Эсперандье.
— Селия Яблонка когда-нибудь проявляла интерес к космосу?
Пауза.
— Да. Космос был темой ее предыдущей выставки… А в чем дело? Ты что-то раскопал? — заинтересовалась Шарлен.
Сервас почувствовал холодок охотничьего азарта.
— Она могла кого-нибудь встретить в ходе своих… изысканий?
— Что значит «кого-нибудь встретить»?.. Селия со многими встречалась; она считала себя не только художницей, но и журналисткой.
— Она никогда не говорила о ком-нибудь особенном?
— Нет… я не готовила ту выставку.
Мартен вздохнул и поблагодарил хозяйку галереи.
— Ты уверен, что всё в порядке, Мартен? Голос у тебя какой-то… странный, — заметила та.
— Все хорошо, но спасибо, что спросила.
— Береги себя. Целую, пока.
Сервас снова взглянул на фотографию. Покорение пространства… Сложная область на стыке науки и политики. Сколько жителей Тулузы и окрестностей задействовано — так или иначе — в этой отрасли? Тысячи… А он даже не знает, что ищет.
— Снова снег, поверить не могу! — произнес знакомый голос у него за спиной.
Сервас обернулся и улыбнулся, глядя на молодого человека в мятом плаще «Барберри», который деловито отряхивался, что-то недовольно бурча себе под нос. У него было пухлое толстощекое лицо сладкоежки, светло-каштановые волосы и безалаберный вид подростка, который слишком много времени проводит за компьютером, видеоиграми и комиксами. Лейтенант Венсан Эсперандье в свои тридцать два года имел двоих детей — один из них был крестником Серваса — и красавицу-жену, одну из самых блестящих женщин Тулузы. Ту самую, с которой недавно встречался сыщик, ту самую, которой только что звонил.
— Привет, — сказал Венсан.
Из висевших у него на груди наушников доносилась музыка. «Смахивает на треск сверчка…» — подумал Мартен. Эсперандье вытащил из кармана айфон и ткнул пальцем с обгрызенным до мяса ногтем в кнопку, перекрыв кислород группе Killers, оравшим «All These Things Iʼve Done».
[49]
— Шарлен сказала, что ты заходил, интересовался художницей — той, что убила себя в гостинице… — сказал он. — Что происходит? Узнал что-то новое?
Сервас посмотрел на своего заместителя, а потом достал жемчужно-серую коробочку и протянул ему:
— Вот, держи. Может, сумеешь разузнать, где ее сделали и где продали? Внутри есть марка.
Венсан нахмурился:
— Это официальный запрос? Ты ведешь расследование? Решил вернуться?
— Не сейчас…
— Я навел справки. Дело закрыто, Мартен. Это самоубийство.
— Знаю. Как в деле Аллегра.
— Так, да не так. Здесь вскрытие делал Дельмас.
— Это я тоже знаю. Он уверен, что художница покончила с собой.
— Дельмас с тобой говорил? — Эсперандье не сумел скрыть изумления. — Когда?
— Не имеет значения. Мог кто-нибудь подтолкнуть ее к самоубийству?..
— Так ты общался с Дельмасом или нет? — не успокаивался лейтенант. — Чем ты в действительности занят?
— Что, если за всей этой историей кто-нибудь стоит?..
— О чем ты?
— Преследование, манипуляция, насилие…
— У тебя есть доказательства?
— Пока нет…
— Черт возьми, что ты творишь, Мартен?! Ты в отпуске по болезни, не забыл? Тебе запрещено проводить следственные действия.
— А ты явился, чтобы мне об этом напомнить? Мог бы позвонить… Я ничего не расследую — просто уточняю некоторые моменты.
Эсперандье укоризненно покачал головой:
— Спасибо за «теплый» прием, господин майор… Ладно, расскажи, как у тебя дела?
Сервас сразу пожалел, что сорвался: Венсан был единственным, кто регулярно навещал его «в заточении».
— Шарлен тебя просветила? — спросил он уже более спокойным тоном.
— Ну… Она сказала, что ты очень неплохо выглядишь.
Майор коротко кивнул:
— Не сердись, Венсан, ты знаешь, как я к тебе отношусь… как ценю, что ты сюда таскаешься — не то что другие…
— У этого заведения не самая лучшая репутация…
— Неужели? Интересно, почему? — съязвил Сервас. — Кормят тут отвратительно, но в остальном жизнь вполне сносная: занимаешься спортом, дышишь свежим воздухом, сгребаешь сухие листья, играешь роли в современных пьесах… Наши коллеги что, боятся заразиться?
Эсперандье кивнул:
— Сорок самоубийств полицейских в год, это настораживает.
Затем он кивнул на коробку:
— Откуда это?
— Получил сегодня по почте. Внутри была фотография, — объяснил Мартен и протянул подчиненному снимок космической станции. — А четыре дня назад мне прислали электронный ключ от гостиничного номера. В точно такой же коробке… От номера, где покончила с собой Селия Яблонка…
Глаза лейтенанта загорелись, как две тысячеваттные лампочки.
— Ты поэтому ввязался в расследование?
— Да…
— Есть идеи насчет личности отправителя?
— Ни одной.
— Если об этом узнают, Мартен…
— Будешь ты мне помогать или нет?
— Говори, что делать…
— Нужно узнать, подавала ли Селия Яблонка куда-нибудь жалобу, заявляла ли, что ее преследуют, угрожают, делилась ли опасениями с кем-нибудь из близких; в деле таких данных нет. Необходимо выяснить, была ли девушка склонна к депрессии, совершала или нет попытки самоубийства. И наведи справки насчет коробки: это ширпотреб или же такие выпускают маленькими партиями, кто их делает…
— Ладно, предположим, я соглашусь помогать тебе; но не суйся, куда вздумается, и не заявляй, что ты при исполнении и ведешь официальное расследование! Рано или поздно это дойдет до ушей начальства.
— Начальства? — Сервас помрачнел. — Думаешь, наши шефы часто здесь бывают? А ведь мы все еще полицейские — насколько мне известно… Члены большой дружной семьи. — Последние слова он произнес с горьким сарказмом. — Как бы ты охарактеризовал эту «семейку»? Она дружная или неблагополучная? Сказать, что я думаю? Большинство легавых, которые обретаются в этом заведении, хоть раз да совали дуло пистолета в рот. Что в такие моменты делали их начальники?
Лицо Венсана потемнело:
