В то самое мгновение, когда он оторвался от нее и лег рядом, Кристина почувствовала раскаяние: собственное тело предало ее. Она вскочила и кинулась в ванную, чтобы стереть постыдные свидетельства проявленной слабости, а потом вернулась в комнату и начала быстро одеваться.
— Куда ты? — удивился ее друг.
— Ухожу, нам не следовало этого делать.
— Что?!
Женщина не знала, как теперь попрощаться с любовником, и даже не поцеловала его на прощание.
— Пойди в полицию! — сказал он ей в спину. — Слышишь, Кристина? Пойди в полицию!
Она не ответила.
В коридоре никого не было.
Штайнмайер быстро шла мимо дверей, переходя из тени в свет, и думала о том, сколько еще пар предаются сейчас похоти в гостиничных номерах, сколько мужей и жен изменяют своим благоверным. Она тоже изменила? Жеральд решил на время отстраниться, но освобождает ли это ее от обязательств? Интересно, как бы он отреагировал, узнав, что его невеста уже через два часа после ссоры прыгнула в постель к другому мужчине?
А сам Жеральд чем сейчас занят? Трахает Денизу?
В лифте Кристину накрыла волна чудовищного, первобытного страха. Страха все потерять… Она чувствовала себя глубоко несчастной. Нужно было принять душ, избавиться от присутствия Лео внутри своего тела…
Двери открылись, и журналистка выскочила из кабины, толкнув стоявшего на пороге мужчину.
Он был на редкость маленького роста, даже ниже нее, с бритым черепом и странным — женственным — лицом, но на ногах стоял крепко, так что женщину едва не отбросило назад.
— Из… извините, — пробормотала она — скорее с гневом, чем с сожалением. — Мне очень жаль!
Человечек улыбнулся и отодвинулся. Кристина заметила боковым зрением татуировку у него на шее. Богоматерь с нимбом, как на русских иконах. «Странно…» — подумала она. Необычный образ запечатлелся в мозгу, как увиденный перед самым пробуждением сон.
Штайнмайер пробежала через холл, толкнула дверь-вертушку и шагнула в снегопад.
20. Оперетта
На этот раз с Кристиной беседовала женщина. Она взглянула на экран компьютера, на стену за спиной посетительницы (там висел рекламный плакат фильма «Чайна-таун»), перевела взгляд на свою ручку, потом на ногти и наконец посмотрела ей в глаза.
— Вы сказали, что нашли мочу на коврике у двери, верно? А ваш пес не мог там написать?
— Вы мне не верите? — вспыхнула Штайнмайер.
— Я задала вопрос…
— Нет, — решительным тоном ответила журналистка.
Собеседница смерила ее взглядом — как рентгеном просветила:
— Откуда такая уверенность?
Кристина передернула плечами:
— Я в тот день не выгуливала собаку. Значит, Игги просто не мог…
— Не выгуливали?.. И где же он делал свои «дела»?
— На случай непредвиденных обстоятельств… если не хватает времени, у меня есть лоток.
В глазах полицейской дамы явно сквозило осуждение. «Как не стыдно, мадам!» — казалось, готова была воскликнуть она.
— Послушайте, мы ведь не станем тратить время на разговоры о пустяках? — скривилась Штайнмайер. — С тех пор произошло много куда более неприятных событий.
Сотрудница полиции сверилась с экраном.
— Да. Кто-то проник к вам в квартиру и оставил… диск с записью оперы… ничего при этом не украв. Тот же человек, который звонил вам на радио и домой… Потом вас опоили и раздели донага дома у молодой женщины по имени Коринна Делия, стажерки на «Радио 5», после чего в бессознательном состоянии перевезли в вашу квартиру, где вы и проснулись — совершенно голая. Ах да, я забыла: эти люди сняли с вашего счета две тысячи евро, но не забрали банковскую карту… Кроме того, они подложили антидепрессанты в ящик вашего рабочего стола, чтобы дискредитировать вас в глазах коллег…
Она посмотрела на Кристину. Враждебно, недоверчиво и раздраженно. Сколько ей лет? Тридцать? Сорок? Обручальное кольцо на пальце, фотография белокурого ребенка на столе…
— У вас утомленный вид, — сказала инспектор. — Вы не думали показаться врачу?
Ее посетительница тяжело вздохнула. Она жалела, что пришла в комиссариат. «Нужно успокоиться… Сорвешься сейчас — подтвердишь их мнение на твой счет».
— Я распечатала его послания, — сказала она, постучав пальцем по картонной папке. — Хотите взглянуть?
Ее вопрос проигнорировали.
— «Он»? По-вашему, действовал мужчина? — уточнила полицейская. — Мне показалось, что вы считаете виновницей случившегося вашу стажерку…
— Да… но… думаю, их как минимум двое…
— Настоящий заговор.
Слово задело Кристину. Разговор точно пошел не по тому пути.
— Вы считаете меня чокнутой? — напрямую спросила радиоведущая.
Ее собеседница и на этот раз не ответила ни «да», ни «нет», и по ее глазам тоже ничего нельзя было понять.
— Поставьте себя на мое место… — начала она, но Штайнмайер перебила ее:
— Предлагаете поменяться местами?
— В каком смысле?
— По-моему, это полицейские должны попытаться встать на мое место.
Взгляд сотрудницы полиции стал еще более холодным.
— Советую сменить тон, мадемуазель.
Кристина положила руки на подлокотники кресла:
— Ясно. Думаю, я в очередной раз попусту трачу время.
— Сидите на месте.
Эта фраза была не просьбой — приказом.
— Несколько дней назад вы пришли в комиссариат и предъявили письмо, якобы написанное неизвестной женщиной, заявлявшей о намерении покончить с собой, — напомнила инспектор журналистке. — Выяснилось, что никаких других отпечатков, кроме ваших, на нем нет, а на конверте отсутствует штемпель отправителя.
— Совершенно верно, и я полагала, что меня допро… что со мной побеседует тот сотрудник, с которым я уже встречалась…
— Придя сюда сегодня, вы сказали, что отправились к мадемуазель Делии, чтобы поговорить, а она накачала вас наркотиками, так? А потом сделала компрометирующую вас запись, на которой вы были обнажены, предположительно с целью последующего шантажа?
Кристина кивнула — не слишком убежденно. Она уже трижды отвечала на эти вопросы.
— Письмо… звонок… ваша собака в мусоросборнике… моча на коврике… видеозапись… Не вижу логики, — покачала головой инспектор. — Зачем кому-то проделывать подобное? Это лишено смысла.
Она достала из кармана ключик, заперла ящики стола и встала:
— Следуйте за мною.
— Куда мы идем? — насторожилась Штайнмайер.
