Недавно срочно вызвали в партком. Думал, за нагоняем. Оказалось за внеочередной премией. Но когда бессменная секретарша Нелли Алексеевна подсунула ему под руку длинный список с фамилиями и какими-то несусветными суммами напротив, он поначалу расстерялся и сдуру спросил:
— Это — че!
— Это — премия, — голосом самого секретаря парткома сухо подсказала ему Нелли Алексеевна. — Распишитесь в получении.
— Премия? — почему-то искренне удивился он. — А за че?
— Как это — за че? — Нелли Алексеевна не менее удивленно возрилась на Мокрова. — Там, — она строго указала на дверь кабинета шефа, — знают, за че! Но если считаете, что лично вам не за что…
— Нет-нет, — поспешно заверил ее Мокров, — я так не считаю! Что вы!
Схватил ручку и от волнения расписался так крупно, что сразу — аж за три фамилии. И только когда расписывался, заметил, что сумма его премии совсем пустяковая, а по сравнению с другими — просто смешная. И что самое обидное, против фамилии Нелли Алексеевны — сумма раза в два больше!
Он уже открыл было рот, чтобы спросить, «почему?», но Нелли Алексеевна опередила его:
— Это — за внедрение новой техники! — торжественным полушопотом сообщила она, как будто посвящая Мокрова в величайшую тайну, после чего его осталось только расстрелять. — Всем, кто заслужил. Согласно вкладу, разумеется!
И тут же, нахмурившись, деловито добавила:
— Но если считаете, что не заслужили…
— Что вы, что вы! — пятясь к двери задом, испуганно промямлил директор «Родничка». — Наверное, заслужил… раз дали. Может это… за сауну?
— За сссауну!? — презрительно усмехнулась секретарша парткома. — А всем остальным — за новый станок 1К62Д! Панятно?!
Трудящиеся прикатили согласно расписанию. Все обошлось без особых приключений: немного потоптали газоны и клумбы, некоторые экстремалы отчаянно старались проникнуть в свой номер через балконы, другие до одури затискали прибившуюся к базе бесхозную лошаденку, многие забыли дома паспорта и на регистрации вели себя, как ночью в вытрезвителе, кое-кто пытался протащить с собой в номер необозначенных в путевках родственников и подруг.
Был и детский визг на лужайке, и, как мрачно шутил Мокров, стоны и вопли умирающих мертвецов.
Примерно треть прибывших была уже изрядно разогрета и требовала вместо регистрации сразу же устроить праздничный обед, так как из-за спешки подумать о приличной закуске было некогда.
С высоты своего крыльца товарищ Мокров глядел на все это запланированное безобразие, как Христос на разгулявшееся человеческое стадо, то есть с земным состраданием и неземным презрением.
Слава Богу, на этот раз, кажется, все обошлось без мордобоя и смертоубийства, без соляных, медных и винных бунтов. И даже без октябрьского переворота. В отличие от заводских чиновников, относившихся к подобным мероприятиям весьма легкомысленно, товарищ Мокров хорошо знал, что в смутное время в России и день заезда-отъезда — прекрасный повод для народных катаклизмов.
И чтобы этого избежать, стихию нужно раздробить, развести в разные стороны, словом, попросту упразднить: ветер отделить от волн, волны от подводных вулканов, а вулканы от неистового нутряного огня в центре Земли.
Короче, как только людишки будут растолканы по своим номерам, их сумки заброшены под кровати, дети отделены от родителей, а родители друг от друга — стихия иссякнет сама собой.
Но один пролетарий его все же достал. Собственно, был он даже не совсем пролетарий, а, скорее, инженер из отдела научной организации труда и зарплаты, с косматой, как у Маркса, бородой и в круглых «еврейских» очках. Этот тип вообще приехал сюда с огромным курчавым ризеншнауцером, причем, безо всякого поводка и ошейника.
— Собака ручная, — раздраженно басил он, — не травленая.
И в десятый раз, огладив свою бесподобную бороду мясистой рукой, угрюмо уточнял:
— Очень любит детей.
— На обед? — хотел спросить его Мокров, но раздумал.
Чтобы не связываться со столь важным в любое время отделом, он предложил бородатому идиоту место в лесном домике, правда, без права выгула животного на территории базы и пляжа. Но тот сходу потребовал поселить его в центральном корпусе согласно выданной путевке.
— А пес? — недоуменно в десятый раз интересовался Мокров. — Пса-то куда?
— А пес со мной, — невозмутимо отвечал инженер, — на место жены.
— А жену — куда?
— А жена осталась дома. У нее проблемы. Вы меня понимаете?
У Мокрова позеленело в глазах. Он вдавил пальцы в виски, гадливо оглядел собачника и зловеще спросил:
— А собаки долго живут?
— Да нет, — пытаясь поймать подвох, прищурился инженер, — не очень. Смотря по хозяевам.
— Понятно, — кивнул головой директор «Родничка». — Как говорится, они жили… недолго и умерли в один день.
— Кто это — они? — напрягся собачник. — На чё вы намекаете?
— А вы на че? — уже расслабившись, отвернулся от него Мокров. И обращаясь к администратору, уже твердо приказал:
— На лесоповал. Обоих.
Глава 13
Но вовсе не этих, наглых и горластых, с нетерпением ждал товарищ Мокров, стоя на крылечке своего служебного домика. Эти понаехали и уехали, и можно сказать, не для них все тут понастроено. Че им, необразованным, все эти красоты природы! Да кто из них отличит елку от сосны, а финскую сауну от, прости Господи, сраной русской парилки? Кстати, пролетариат до сих пор думает, что в финской сауне пар сухой! Чурки с русскими фамилиями!
Ну как можно всерьез давать ордена за миллионный лемех! А им дают! И они еще верят, что это — взаправду! Баб делают героями социалистического труда! А они уже и рожать не могут, или рожают какие-то чугунные болванки. Наделяют их человеческими именами и пытаются кормить грудью! А их нужно сразу же с рождения на переплавку.
Сейчас партия решила жить по Интернационалу: тому, кто вчера был ничем, таки позволено стать… нет, не всем, конечно, пока — чем-то. И что самое странное, они в это тоже поверили! Шутка ли, сами избирают себе подобных в Верховный Совет СССР! И этим чугунным болванам по телевизору задают вопросы, как кандидатам в депутаты, как вполне приличным людям, как посвященным! А они даже по бумажке прочитать не могут то, что им, дуракам, умными людьми написано!
А еще смеются над покойным Леонидом Ильичом! Тот под конец сам себя уже плохо понимал, но по бумажке читал исправно, и даже по шести часов кряду, на съезде, то есть, как заведенный.
А вчера показывали одного урода, между прочим, от их объединения: молодой, и тридцати нет, совсем, можно сказать, пацан, но — потомственный рабочий, а значит, и потомственный алкоголик, а туда же — выдвинут трудовым коллективом, по предложению парткома, конечно, кандидатом в депутаты.
