— Так я же еще ни разу не подавала! — радостно воскликнула Коробейникова.
Судья посмотрела на нее с интересом.
— Вы че, мать-героиня? Ах, нет! Тогда может быть, депутат Верховного Совета СССР, или хотя бы городского? Или инвалид войны, дочь полка, летчик-космонавт…эээ… Терешкова? Тоже нет! Тогда какие у вас могут быть к нам претензии? У нас роженицы в декрете сидят без пособия, не успеваем разобраться, пропускаем в порядке живой очереди! Стыдно, гражданка!
— Но я же все время работала! — в отчаяньи Надежда Викторовна без разрешения опустилась на стул. — Работала, работала… и потом… должна же я что-то есть! Как вы думаете?!
— Это — не аргумент! — нахмурилась судья. — Ничего такого вы не должны! И, вообще, у нас в стране, кто не работает, тот не ест, сами знаете, а кто не ест, тот, стало быть, не работает. Насколько мне известно, ваше славное предприятие уже полгода на хозрасчете и ничего не производит. Выходит, ваш завод не работает, а вы работаете! Каким образом? Не смешите меня!
— Но я же каждый день хожу на работу! — не сдавалась Надежда Викторовна.
— А вы не ходите, — по-дружески посоветовала ей судья.
— Как это? — очумела Надежда Викторовна.
— А так! Не ходите и все! Че вам там делать? Тем более, задарма?
— Так меня же уволят за прогулы!
— И правильно сделают! — обрадовалась судья. — Давно пора! И не только вас! Всех! Впрочем, они не имеют права. У нас никто не обязан трудиться бесплатно! Вы — не рабы!
— Так че ж мне делать?
Судья задумалась. Все-таки эта женщина была у нее предпоследней, и это позволяло расслабиться и уделить ей лишнюю минуту.
— Знаете, скоро многое изменится, — по-матерински тепло сказала она. — И боюсь… опять не в лучшую сторону. Скорее всего, ваш завод закроют. К плохому нужно привыкать заранее. Впрочем, заведите себе собаку или кошку! Это отвлекает!
— Собаку? — отупело уставилась на нее Коробейникова. — А чем я, по-вашему, буду ее кормить?
— Тоже верно, — согласилась с нею судья. — Ну тогда придумайте для себя какую-нибудь игру!
— Игру?! — прищурилась Надежда Викторовна и неожиданно расхохоталась прямо в лицо судье. — Конечно игру! Игру! Игру! Игру! Для себя, для вас, для всех!
Глава 17
В смутное время из-за избытка воли и недостатка хлеба народ обычно занимали зрелищами. Точнее, театрализованными уличными представлениями. В разные исторические эпохи зрелища соответствовали духу и темпераменту нации и критичности момента.
В инквизиторской Испании, например, людей забавляли жутковатым зрелищем аутодафе: приговоренного к смерти грешника долго возили по городу верхом на осле обязательно задом наперед, в остроконечном белом бумажном колпаке. Потом его торжественно сжигали на костре, и толпе позволялось посильно участвовать в представлении, подбадривать палача и жертву приветственными криками и даже приобретать на память остатки обугленных поленьев, веревок и пепел казненого.
В революционной Франции обезумевший народ сутками напролет носился по Парижу с чучелами ненавистных роялистов, а в особо удачные дни и с их головами, насаженными на пики.
В послеоктябрьской России театрализованные уличные представления ставились государством с невиданным доселе размахом и энтузиазмом. Чего стоили только антибуржуазная и антирелигиозная чертовщина и многоактовый спектакль «Путешествие тела Ленина из Горок в Москву»!
А в конце горбачевской Перестройки, в отличии от начала, театрализованная жизнь кипела в основном на страницах ставших действительно многотиражными газет и журналов, на Центральном телевидении, ну и конечно в Верховном Совете СССР. О там, порой, мелькали поистине захватывающие сюжеты и персонажи!
Что касается народа, ради которого все это и организовывалось, то за семьдесят лет Советской власти он явно подустал, разочаровался во всем, впал в депрессию, а местами и в летаргический сон. И на улицу выходил разве что поучаствовать в бесконечных винных очередях да изредка в винных же бунтах. Костюмированные утренники с участием Горбачева и других кандидатов в Президенты, а также последние и решительные бои коммунистической партии Зюганова с московским ОМОНом уже мало кого интересовали, и если и вызывали желание, то, скорее, посмотреть по телевизору, чем лично присоединиться.
Однако врожденная тяга ко всему пестрому, бутафорскому, берущему за душу, а то и рвущему ее на части, по-видимому, была неистребима, и когда в городе было объявлено, что единоличный владелец небезызвестной фирмы «Полина» и ресторана «Шолом» с потрясающей истинно русской фамилией Бульман заохотился побаловать горожан настоящим театрализованным зрелищем — может быть, даже карнавалом по-бразильски, а может, и черт знает чем еще пострашнее! — площадь Павших революционеров с утра оказалась забитой до отказа, то есть, так же плотно, как шахты на Золотой горе телами невинно убиенных, и даже монументальный гранитный памятник Ленину был словно оттеснен в сторону, а гостевые трибуны по обе стороны от него густо, как пересоленным смальцем, намазаны живой человеческой массой.
Поговаривали, что фирма «Полина» была названа Бульманом в честь его малолетней дочери, крошечной девочки с длинной, до пояса, толстой, туго заплетенной как-то набок русской косой и черными еврейским глазами. Шутя, народ называл фирму «Полтиной», но особо, без команды, не задирал.
«Полина» выпускала невиданую в этих краях «импортную» мебель. Стоила она неправдоподобно дорого и выставлялась в фойе единственного в городе широкоформатного кинотеатра «Урал» рядом с шикарными гарнитурами из Италии, Германии и Франции. Вся мебель там продавалась только за доллары, и глазеющие на нее в ожидании фильма обладатели миллионов деревянных рублей давно подсчитали в уме «нетрудовые доходы» и Бульмана, и его обожравшихся покупателей.
Но тут — другое! Тут — бесплатное представление! То есть, на халяву, одно на всех, безо всяких «но» и «если»! И раз так, то — да здравствует Бульман!
Ну что ж, Бульман решил осчастливить горожан своей неуемной фантазией, а горожане решили осчастливить Бульмана своим присутствием. И они пошли навстречу друг другу двумя параллельными путями. Но в смутное время идти навстречу даже параллельными путями крайне опасно. И не только в Космосе, где они, как известно, пересекаются.
Разве совсем недавно два поезда Новосибирск-Адлер и Адлер-Новосибирск не шли навстречу друг другу строго параллельными путями? И разве не они на перегоне Аша-Улу-Теляк, встретившись, взлетели на воздух вместе с проходившим параллельно им продуктопроводом, сосновым лесом и счастливым концом Перестройки?!
На двух выходящих к площади улицах сгрудились грузовики с откинутыми бортами, несколько платформ для перевозки бульдозеров с запряженными в них тракторами, какие-то допотопные, времен первой русской революции, автомобили, и прочая доморощенная мото и бронетехника.
На кузовах едва умещались причудливые, некоторые с памятник Ленину, безжалостно разукрашенные фигуры, какие-то космические аппараты и неправдоподобные, словно отловленные на далеких океанских островах, монстры. Все было увито бумажными гирляндами, местами, как могилы, завалено живыми и мертвыми цветами. И люди, стоящие в кузовах машин, живые участники действа, казались неживыми.
