— Короче, — собкор поднял полную стопку, как бы приглашая Надежду Викторовну к тосту, — русских людей дурить можно долго, пример — вы и я, но конец всегда будет один и тот же…
— Да ну! — недовольно воскликнула Надежда Викторовна. — А, позвольте узнать, какой именно?
— Ну… собкор красиво откинул русоволосую голову, — русский бунт — бессмысленный и беспощадный! С людоедством, самоедством, всеобщим диким восторгом, с элементами первобытных фантазий. И не ждите никакого приглашения на казнь, как у всех цивилизованных народов. Не дождетесь! Просто благодарные игроки «разделят общую курицу славы», проще говоря, вас и все, что с вами связано, и каждому выдадут по равному куску! И это — в лучшем случае!
По тому, как побледнело лицо Надежды Викторовны, собкор понял, что на этот раз выпил лишнее. Но было уже поздно. Хозяйка безо всяких церемоний отобрала у него полупустую бутылку «Наполеона».
— Завтра вы увидите мои пункты во всех кафе, магазинах, банках и офисах, на заводах и фабриках, даже в администрациях города! Каждый игрок через сорок дней получит обратно свои деньги плюс сорок процентов обещанных премиальных. И так будет всегда! Ни один человек не уйдет от меня обиженным. Кроме, пожалуй, — Надежда Викторовна с сожалением посмотрела на былинного богатыря, — вас.
И встав с кресла. Торжественно протянула ему руку:
— Извини, товарищ, но ты мне — не пара!
— Но почему? — собкор тоскливо проводил взглядом недопитую бутылку «Наполеона». — Я помогу вам решить все проблемы! Мне показалось, мы с вами обо всем договорились!
— Да ну! — Надежда Викторовна слегка подтолкнула его к выходу. — Я — Водолей, ты — Телец! Договорились? О чем?
Глава 3
Вопреки предсказанию референта генерального директора «Родничок» не закрыли и даже не понизили в звании. Наоборот! Теперь его величали курортно-развлекательным центром и не ограничивали в выборе отдыхающих. Именно теперь в путевке не отказали бы даже вчерашним смертным врагам России — американскому президенту и, страшно сказать, израильскому премьеру!
Да что там! Если бы эти вчера еще столь неуважаемые персоны захотели в складчину снять на месяц весь главный корпус — да никаких проблем! В отличии от местных трудящихся у этих господ наверняка была валюта. А обслуживание двух воспитанных иностранцев с валютой куда приятней, чем трехсот одичавших россиян без валюты!
Как всегда, эпоха великих преобразований в России началась с великих переименований. Школы и ПТУ стали гимназиями и колледжами, институты — университетами, университеты — академиями, академии — международными центрами, международные же центры на деле оказывались филиалами солнцевских и кунцевских группировок. Корпораций было больше, чем заводов, менеджеров больше, чем инженеров.
Так что появление на берегу уральского озера Кисегач курортно-развлекательного центра вместо заводской базы отдыха никого не удивило. Название же «Родничок» сохранили, точно так же, как «Комсомольская правда» сохранила название и ордена — не от привязанности к прошлому или недостатка воображения, разумеется, но не поступаться же, в самом деле, принципами!
Не тронули и директора товарища Мокрова, предоставив ему эксклюзивное право называться, как ему будет угодно. Что он сразу же и сделал, назвав себя генеральным директором. И все было бы ничего — звезды над «Родничком», как по заказу, каждую ночь сулили ему славу лучших крымских и кавказских, а там, чем черт не шутит, и средиземноморских курортов — но… как кричали Мальчишу-кибальчишу замученые гонцы Красной Армии: нам бы только день простоять, да ночь продержаться! Но как?
Проще говоря, американский президент и израильский премьер не покупали путевки в «Родничок» из-за отсутствия информации о нем, а бедным россиянам было не до отдыха: полные прилавки магазинов при полном отсутствии свободных денежных средств доводили многих до полного умопомешательства, черной меланхолии или японского трудоголизма, смертельно опасного для романтической русской души.
И генеральный директор Мокров, как мог, выживал в безвоздушном пространстве. Говорят, что в открытом Космосе, ну там, где совсем нет воздуха, звезды видны особенно четко. Поэтому, всматриваясь в звездное небо над «Родничком», теперь уже господин Мокров и без всякого телескопа ясно видел в каком благословенном году его курорт станет желанным для самых крутых турагенств мира, и в его финской сауне попарится сама английская королева.
Но чем дольше вглядывался Мокров в родственные ему ослепительные звезды, тем мучительней сжималось сердце и морщины на лбу от напряжения врезались глубоко в череп. Потому что и без ясновидца было очевидно, что год этот находится от него подальше, чем указующие на него звезды от Земли. И что, в таком случае, его лихой тост «все и сразу», сказанный им на открытии, теперь уже и не вспомнить какого, сезона, может исполниться, разве что, после, да и то не его Мокрова, смерти.
Вот почему все чаще, наглядевшись на сулящие несбыточное лукавые светила, господин Мокров садился на полюбившийся ему еще в смутное время широкий дубовый пень и делился с овчаркой Соней самыми сокровенными своими мыслями.
А больше делиться было не с кем. Жена давно не верила ни звездам, ни мужу, ни Президенту Ельцину. Теща из последних сил симпатизировала спикеру Верховного Совета России Хасбулатову, но вполне доверяла лишь знакомому колдуну Васильеву, и только старая мудрая Соня, как и положено собаке, беспрекословно повсюду плелась за своим хозяином, и готова была слушать его до конца своих дней, хотя и не совсем понимала, вероятно, по причине позднего времени, предмет разговора.
— Ах, Соня, Соня! — в который раз полушепотом восклицал он. — Ну скажи, только честно, ты когда-нибудь имела дело с таким типичнейшим неудачником, как я? Слепой и тот попадет мне пальцем точно в глаз. Даже не целясь! — всегда особенно удрученно уточнял он. — А если завтра прикажут уволить каждого десятого россиянина, можешь не сомневаться, каждым десятым — буду я! В парткоме мне всегда давали самую маленькую премию. «За сссауну! А всем остальным — за станок! К62Д!»— зло шипел он не своим голосом. — И самое ужасное: стоит только подумать о себе что-то хорошее, как мне тут же становится плохо!
Обычно Соня тяжело вздыхала: а каково, мол, собаке иметь такого недотепу! Тем более, в ее-то годы! Ей очень хотелось завыть от отчаянья, но она боялась разозлить хозяина. А вдруг он решит, что самая большая его неудача, как раз, она, Соня?!
А еще перед сном господин Мокров пристрастился играть в очко. Разумеется, с самим собой. Не с Соней же, в самом деле! А раз за разом проигрывать посторонним — ну нет уж, не дождутся! А так: кто бы не проиграл — выигрывал все равно он! Поэтому рисковал безбожно, и требовал карту даже при 20.
Полупустой курортно-развлекательный центр спал без задних ног, а его генеральный директор резался в карты с самим собой, без колебаний ставя на кон целое состояние, и подымал бокал темного, как его судьба, вина за свою удачу, которая в отличии от всей остальной жизни в тот миг липла к нему, как банный лист, и если бы у него был тогда миллион баксов, спустив все до цента, он тут же вновь становился миллионером. Но у него не было и тыщи деревянных, а нищему выиграть у нищего все равно, что голодному искать сочувствия у сытого, а смертнику — у палача.
