– Нет. Никому! Ванечка, иди домой и успокойся. Гарашина больше нет. Я постараюсь как-нибудь пережить эти страшные дни, меня же будут таскать в прокуратуру… Думаю, что никто и никогда не видел нас вместе, поэтому на тебя уж точно никто не подумает. Что же касается меня, то мне придется постоять за себя. Ведь я для них – главная подозреваемая, понимаешь? У меня есть мотив… Господи, Ванечка, как же холодно…
Их словно бросило друг к другу, они нервно, судорожно обнялись, Ванечка поцеловал ее и крепко обнял. Как перед долгим расставанием, подумалось ей.
– Пойдем, – он увлек ее за собой в спальню.
– Может, не надо?
Но он ведь был здесь, в этой ужасной квартире, и, вероятно, сработал инстинкт: ему захотелось повторить все то, что он испытывал, находясь здесь прежде. Никогда своего не упустит…
– Все, Ваня, нам пора, – говорила она позже, поглаживая его по плечу. – И постарайся ни о чем не думать. Да, кстати, возьми деньги. Теперь у меня их будет много.
– Нет, не могу. Может, потом, но только не сейчас. – Он в который уже раз поцеловал ее.
– Понимаю. Ты боишься. Ладно, потом. Потом все будет хорошо. Ты даже не представляешь себе, как хорошо! И жена твоя поправится. Ты разведешься с ней, и мы с тобой поженимся.
Она сказала то, во что совершенно не верила.
В этот раз она почему-то стыдилась своего любовника; быть может, причиной послужило сознание того, что она отвратительно выглядит после рвоты, потому она одевалась в другой комнате.
В прихожей Ванечка подал ей шубу, она запахнула ее и уже возле самой двери выронила сумку. Из нее выпал сверток. Она уставилась на него с удивлением.
– Господи, что это?
Еще недавно бледный Ванечка густо покраснел, и она увидела на его подбородке словно только что выросший на ее глазах блестящий прыщ. Вероятно, он был и раньше, да только она его не заметила. Что с ней? Откуда это брезгливое отношение к мужчине, которого она еще недавно, как ей казалось, любила?
– Что это? – Она почувствовала, что и к ее лицу прилила кровь. Она знала этот пакет, черный, с красными буквами, в который всегда складывала это. Но сегодня она не стала бы прятать этот сверток-рулон в сумку. Однако он оказался там. Может, она сделала это машинально, как поступала всегда, собираясь на свидание к Ванечке?
– Ладно, Ваня, мне пора. Чувствую, что уже скоро придут по мою душу… Станут задавать разные вопросы… Мне страшно!
– Ты все выдержишь, потому что ты ни в чем не виновата.
Он постарался произнести бодро, уверенно, но у него ничего не получилось, и она поняла, что он не верит до конца в то, что это не она – убийца.
Они расстались в квартире. Она вышла первой и с невероятной легкостью спустилась по ступеням вниз, села в машину. Лучше бы ей с ним, конечно, больше никогда не встречаться. Слишком много проблем у нее с ним! И у него с ней. Надо бы разбежаться насовсем. Навсегда. Странно, подумалось ей снова, и я его любила? Или же мне просто хотелось любить и знать, что меня любят? Скорее всего, так оно и было. К тому же, когда она встречалась с ним, она знала, что у нее есть муж, и она ощущала себя как-то иначе. Теперь же, когда она стала свободной, она и сама изменилась. И ее представление о будущей жизни – тоже. Может, ей просто стоит послать всех мужчин к черту и жить спокойно одной?!
Однако мысли о Вениамине будоражили ее воображение. Она вспоминала их прошлое, их любовь, его прикосновения к ней, поцелуи… И это было странно, если учитывать все обстоятельства. Ведь она знает, что умер ее муж.
Стоп. Он умер! Нет, его, судя по всему, убили. Или… а почему это она решила, что его убили? Это она знает, что его убили. Или не знает? Мысли ее словно свивались в тугой узел, голова раскалывалась. Может, он умер от сердечного приступа?
Она поставила машину возле дома, в укромном месте, и внимательно осмотрела двор. Никакого движения вокруг – ни милицейских машин, ни какой-то неприятной суеты, свидетельствующей о том, что с кем-либо из жильцов дома случилось нечто непоправимое. Во всяком случае, ни одного из тех признаков заинтересованности ее персоной, которых она так боялась и ждала, пока что ею замечено не было. Все было по-утреннему тихо, хотя и мрачновато. Еще этот ветер завывал, словно только он один и тосковал по ушедшему в мир иной Гарашину.
В создавшейся ситуации она не должна была встречаться с Вениамином. Не должна, и все. Не до этого ей! Да и удовольствия от свидания она никакого не получит, так, только издергается вся, перенервничает, а он это заметит… К тому же в самый ответственный момент, когда они окажутся в постели (в том, что это непременно случится, она была уверена, она слишком хорошо знала Вениамина), в дверь могут позвонить. И тогда ее застанут с любовником. С одной стороны, это будет выглядеть пошло. Хотя она всегда сможет объяснить, что Вениамин зашел к ней исключительно как муж ее матери, что у них просто какие-то общие дела… С другой, если даже ей не поверят и решат, что они с Вениамином – любовники, тем лучше: им не придет в голову, что она, Саша, – убийца: разве убийцы могут вести себя так хладнокровно, чтобы, только недавно убив мужа, она была в состоянии спокойно развлекаться в собственной квартире с любовником! Значит, пусть все идет как идет.
И тут она вспомнила про джем. Куда она его девала? Последнее, что она помнила в связи с джемом, это то, что она достала баночку из кармана шубы перед дверью приемной, тщательно протерла ее носовым платком, надела перчатки и вошла… И все. Что она сделала с баночкой потом – ничего не помнит. Память ее была заблокирована. Но не могла же она оставить ее на столе, в комнате отдыха, где она нашла Гарашина? Нет, не могла. В этом не было смысла. Значит, она привезла ее обратно домой.
Она быстро поднялась к себе, разделась и принялась искать баночку с джемом. Нашла ее в ванной комнате – под ванной. Очень странное место! Хотя почему странное? Там такая удобная ниша, куда можно спрятать использованную после свидания простыню (сложенную, правда, в тысячу раз), или сверток с ярким, предназначенным исключительно для свиданий с Ванечкой бельем, или, как теперь, баночку с отравленным джемом.
Выбрасывать баночку в окно она не стала – знала из прочитанных ею криминальных романов, что сыщики именно под окнами преступников и находят самые важные улики. Тогда куда? В мусоропровод ее тоже выбрасывать нельзя, по той же причине. Поставить на самое видное место? Опасно. Мало ли кто появится в ее квартире и захочет попробовать джем? Тот же Вениамин. Господи, да все же так просто!
Она откупорила крышку, вывалила ее отравленное содержимое в унитаз, спустила воду, вычистила унитаз, хорошенько помыла банку и только после этого поставила ее в кладовку на полку, рядом с такими же баночками. Проделывая все это, она думала об Аллочке. Когда-нибудь она непременно сюда явится и может вспомнить про джем. Спросит – а где тот самый джем? Особенно после того, как она узнает о смерти Гарашина, непременно заявится… Спросит: неужели ты могла сама съесть целую банку джема? Возможно, конечно, это все мнительность, и соседка не вспомнит про джем, но лучше подстраховаться…
