С ума сойти, он меня еще и отчитывал! И почему слово «девочка» звучит в его исполнении, как неприличное ругательство?
— Я и не хотела вас убивать, ваше величество, — пробормотала я, отворачиваясь от стального прищура. И сделала вид, что это вовсе не я проверяю путы на прочность.
— Хотела и мечтала, как и твоя мать! — процедил он. — Но не могла. Потому что всем вам нужен мой дар.
— Не мне. Мне он отвратителен, как и вы сами, сир. Я не хочу становиться огненным чудовищем. Ваш дар нужен Белогорью. Но вы трус, вы сами никогда не осмелитесь вернуть краденое.
— Не повторяй чужих глупостей. У тебя и своей достаточно, девочка. Кстати, твое признание меня насмешило, я едва себя не выдал раньше времени. Много ли стоит такая откровенность после того, как я тебя раздел сегодня и обнял всю, от макушки до пяток? Я давно понял, кто ты, еще когда увидел тебя там, на мосту, шесть лет назад.
— Вы поняли? Но как?! — от шока я перестала дрыгаться.
— У женщины и мужчины разный огонь, Лэйрин, а я все знаю об огне. К тому времени ты уже достаточно подросла, чтобы он стал заметен. Было забавно, когда вы с Хелиной решили, что можете обмануть меня. Я был взбешен. И заинтригован. Ты слишком не походила на старших дочерей Хелины.
Давняя встреча на мосту вспыхнула перед глазами, вспомнились слова короля: «Что-то я не вижу моего сына среди этих дьявольских порождений… Где же он?» Я была единственным ребенком в нашем отряде. Король не мог меня не заметить, и смотрел он мне прямо в глаза. И говорил с издевкой: «Неужели вот этого худосочного зеленоглазого дьяволенка вы пытаетесь выдать за моего сына? Кто в это поверит?»
Он в тот день дал понять, что не обманут. Почему Хелина не осознала этого? Не может быть, матушка слишком умна. Или поняла прекрасно и расчет был на что-то другое? Не на отцовские чувства, совсем нет. Она… продавала меня?
Только одна лихорадочная мысль металась в опустевшей голове: живой не дамся.
— Но почему вы подыграли ей, сир, и признали меня наследником, если всё знали?
— По нескольким причинам, и первой стало желание переиграть Хелину и наказать за попытку обмана. Ты — единственное, что у нее оставалось, и я захотел отобрать. Вторая причина — мне было плевать, есть у меня наследник или нет, зато успокоились мои подданные.
Я обомлела. Разве может государь заявлять подобное? Ему было плевать на судьбу страны, как какому-то… безродному бродяге?!
— Но почему?
Кривая усмешка обезобразила его лицо. Оставив вопрос без ответа, он поднялся, прошел к столику, трясущимися руками налил из кувшина вина в кубок и выпил залпом. За это время я все-таки укатилась с ложа и грохнулась на пол, почти выпутавшись из покрывала. Хотела шею свернуть — не получилось. Трудно это, когда всю жизнь учат не сворачивать себе шею при падениях.
Встала, стараясь не опираться на порезанную ступню. Еще бы руки как-то развязать. Жгут — не веревка, им плотно не свяжешь, и узел уже ослаб.
— Лэйрин, прекрати, — Роберт наполнил оба кубка. — Если я тебя до сих пор не убил, то тебе уже не надо бояться за свою жизнь.
— А я и не боюсь… за жизнь… — прошипела я, пытаясь выдернуть руки из пут. Запястья саднило: кожа содралась. На раненую ногу все-таки ступила, шарахнувшись, когда король подошел вплотную, и от боли в голове помутилось. Упала неудачно: перед глазами оказался матрац. Тоже львами в коронах заткан, как и покрывало.
Роберт перевернул меня, приподнял мне голову и поднес к губам кубок, отвратительно пахнувший вином.
— Пей.
Я набрала жидкость в рот, борясь с тошнотой, и выплюнула ему в лицо. Заработала оплеуху. Кажется, я нашла отличный способ свернуть себе шею.
Роберт, гневно сверкнув глазами, тут же смягчился и приложил ладонь к моей горевшей болью щеке, и, странное дело, боль словно втекла в нее, а щеке стало прохладно.
— Не делай так больше, Лэйрин. Я все-таки король.
Он заставил меня отпить из кубка, я закашлялась, из глаз наконец-то брызнули слезы, и силы разом кончились. Стало все безразлично. А Рагар так и не пришел и не спас меня. Несколько насильно влитых в меня глотков вина кружили голову.
— Успокоилась? — король, допив вино из моего кубка, поставил его на пол, усадил меня, прислонив к спинке ложа и натолкав под спину подушек. Сел рядом так, чтобы видеть мое лицо. — Тогда послушай. Самой важной стала третья причина, по которой я согласился подыграть Хелине. Это ты. Когда я тебя увидел на мосту… у тебя были жуткие глаза, Лэйрин. Таких глаз я не видел даже у больных волков в зверинце. Безнадежность без единого просвета. Застарелая тоска, какой не может быть у ребенка десяти лет. Изуродованная душа. И ради чего? Я решил спасти тебя от твоей матери. Если бы ты не убила тогда моего коня, то выросла бы нормальной девушкой.
— Такой же нормальной, как стервы Адель и Агнесс? — не выдержала я. — Или такой же, как глупенькая Виолетта? Они хотя бы грамотны? Или, может, у них было счастливое детство рядом с таким заботливым папочкой? Который тискал при них мальчиков!
Король, сжав кулаки, прикрыл полыхнувшие жаром глаза. Сказал хрипло:
— Ты же ничего не знаешь обо мне, Лэйрин. И никогда не хотела знать. Сначала были девушки. Меня женили в шестнадцать. Я даже влюбился в свою первую жену, она была похожа на… неважно. Она утонула на третьем месяце беременности. Три месяца траура, потом новая жена, уже нелюбимая, по обязанности. Мои любовницы дохли как мухи. Несчастные случаи, отравления. Через полгода и вторая супруга опрокинулась в карете: понесли лошади. Был выкидыш, горячка. Снова три месяца траура. Они мне до сих пор снятся, мои девочки. При дворе началась паника среди дам. Боялись на меня глаза поднять — вдруг умрут от одного моего взгляда. Тогда Виннибор… впрочем, это уже не для твоих ушей. Мои мальчики хотя бы не умирают так часто, — Роберт резко поднялся и, перетащив к ложу весь столик с подносом, осушил еще один кубок. — Выпьешь? Нет? Зря. Надо выпить, тогда тебе будет не так больно. Потому что сейчас мы займемся…
— Вы мой отец, сир! — я в ужасе дернулась, сползая с подушек к краю ложа, но тут же была водворена на место.
— Нет, Лэйрин, ты не моя дочь, — он усмехнулся, медленно провел пальцем по моим губам, и я вскрикнула от ожегшего меня жара и омерзения. — Хелина и здесь обманула. К счастью для нас, у тебя другой отец, и я догадываюсь кто.
— Кто? — екнуло сердце. Наконец-то узнаю правду.
— Могу подсказать. Ты очень чувствительна к моим чарам. Я знаю лишь одного, кто реагировал так же. Моего Дирха корчило в судорогах, когда я так к нему прикасался. Он тоже кричал, что я жгусь, — король наклонился близко-близко, к самому лицу, а его глаза стали походить на чаши с расплавленным металлом.
Сердце у меня ухнуло в пятки. Я почувствовала себя вытащенной из воды еще живой рыбой, чье брюшко взрезает нож рыбака. Сглотнув подступивший к горлу тошнотворный комок, я опустила голову, не понимая, что со мной происходит. Почему так страшно?
