Урод. Знаю. Но одно дело — думать так самой, и совсем, совсем другое — слышать о себе то же самое.
— Это жестоко, сир, — шмыгнула я носом, опять расстроившись до слез.
— Ложь была бы милосерднее. Но у нас договор, и я не могу тебе лгать. Поплачь, если хочется, но недолго. На рыдания нет времени. И покончим с темой разбитых сердец раз и навсегда. Забудь о Дигеро. Тогда я не буду прибегать к таким скандальным мерам, как тот поцелуй и наше явление народу в целом.
— Это шантаж?
— Безусловно. И последнее. Будь он хоть королевских кровей, этот породистый щенок, но по сути он — пес, а не хозяин. Смысл его жизни — в служении. Прекрасной даме, кодексу чести, великой идее, духу Белогорья… Для таких людей не имеет значения сам объект служения. Только процесс. Сменится хозяин пса — он привыкнет и с той же страстью начнет служить новому. Потому Азархарт любит брать в плен горных лордов — после хорошей дрессировки из них получаются самые преданные ему темные князья. А ты рождена, чтобы служили тебе.
— Не вижу здесь противоречия.
— Если тебе нужен слуга, то противоречия нет. А если равный… Любовь горит долго и ярко только наравне с другим. Тогда они сольются воедино, одной силой поддерживая силу другого. Вечное перетекание, прекрасный танец.
Я вспомнила упоение смертельным танцем с полыхающим пламенем. И восторг, сжигавший душу… И мне показалось, что в серых глазах Роберта на миг вспыхнул тот же отблеск.
— Другой не должен быть слабее, — сказал он, прикрыв веки. — Иначе твой огонь поглотит его. И иссякнет сам. Твой избранник должен быть равным тебе.
— И таким же уродом? — горько усмехнулась я.
— Женщины! — его величество мученически возвел очи к своду. — Все, что занимает вас в мире, — это собственная внешность и чувства, которые она вызывает у зрителей. Лэйрин! Я надеялся, что Хелина все-таки воспитала тебя иначе, но ошибся. Бабья сущность неискоренима никакими зельями. Успокойся, ты выглядишь вполне приятно… для мальчика… что меня вполне устраивает. — Ладонь на моем плече вдруг пыхнула жаром, и я шарахнулась, едва не свалившись на пол. Король усмехнулся. — Но разве это — всё, что тебя волнует после сегодняшнего происшествия? Ты не хочешь узнать, почему я доволен случившимся, хотя мои планы относительно Диго и Виолы весьма осложнились?
— И почему же?
— Ты преодолела зов темной крови!
— Не я.
И я рассказала о жемчужном щите, вставшем на пути смерча.
Роберт помрачнел. Резко поднявшись, отошел к окну и с минуту молча пялился на витраж. За цветными стеклами расплывалось смутными пятнами пасмурное небо.
— Два вывода можно сделать из твоего рассказа, Лэйрин, — сказал он глухо, не поворачиваясь. — Азархарт услышал свою кровь и теперь уже не забудет, попытается взять под контроль. А ты еще слаба.
— Он уже попытался, — содрогнулась я.
— Так я и понял. Второе: надо сообщить Рамасхе и Морену, что ждать перерождения Рагара не имеет смысла.
— Почему? Ведь он вейриэн!
— Но не бог. Если до сих пор существует его духовная связь с тобой, то его дух не может освободиться от плена мертвого тела и уйти в иное Белогорье, чтобы очиститься и вернуться в плотный мир. Выходит, что увиденная тобой картинка с падением в болото — еще не все, что с ним сделали и до сих пор делают. С одной стороны, мне странно сожалеть о таком сопернике, и для меня лучше, чтобы всё так и осталось. С другой — ваша сохранившаяся близость станет еще одним препятствием на пути Айшери. А это чревато тем, что обряд айров не даст нам такого эффекта, какой необходим для противостояния Темному владыке.
— Значит, все напрасно?
— Это значит лишь то, что надо разорвать и эту слабую нить.
— Нет!
Он медленно повернулся, приподнял бровь.
— Нет?
— Нет.
— Что говорит «нет», позволь узнать. Твоя светлая кровь или темная?
Хороший вопрос. Но ответить мне было нечего.
— Надеюсь, ты понимаешь, Лэйрин, что если твой наставник сейчас в плену у темных, то после сегодняшнего происшествия Азархарт попытается использовать вашу с ним связь и устроить ловушку? Подумай над этим. И над тем, что и эта слабая связь может удерживать дух Рагара в земном плане мира и препятствовать возрождению. А чтобы ты тщательней взвешивала свои решения, я все-таки сыграю королевой. Но не шахматной. Я давно намеревался показать тебе нашу семейную реликвию, но в тот раз помешал Рагар. Идем, ты должна ее увидеть.
Рубашка и панталоны на меня уже были кем-то надеты, а вот об обуви никто не позаботился, и я пошла босиком, и лишь через пару шагов осознала, что в ступне совсем не чувствуется боли. Целенькая оказалась ступня, даже без шрама, словно и не была никогда рассечена мечом. Но удивляться уже не было сил.
Как у каждого уважающего себя государя, в покоях короля была потайная дверь. Обычные меры безопасности. Но короткий ход вел, на первый взгляд, в тупик: в глухое, совершенно пустое круглое помещение с высоким купольным сводом. Серый камень голых стен и такие же серые плиты пола напоминали остывший пепел, а мои босые ноги ощущали тонкий слой мягкой пыли.
И такая безнадежная тоска чувствовалась в мрачной пустоте, что даже два горевших у входа факела светили блекло, как больные цветы.
— Дальше тебе идти не стоит, — стремительно обернулся Роберт, нервным жестом убрал перечеркнувшую высокий лоб полуседую прядь.
Да мне и не хотелось. В таком странном месте только руки на себя и накладывать. Но этих мыслей я, разумеется, не озвучила.
— Здесь мой отец получил от деда дар «огненной крови», — король прошел к противоположной стене, и его голос стал звучать глухо, словно издалека. — Здесь же король Даниэль передал его мне. Они оба умерли тут. В официальном королевском склепе захоронены пустые гробы. Настоящая их усыпальница — здесь. Эти камни могут выдержать исход духа огненного мага, когда высвобождается стихия. Потому еще так важно, чтобы был подготовлен наследник, способный взять полную власть над стихией.
Я попятилась к порогу, подумав, что, возможно, ступаю по королевскому праху. Роберт истолковал мой испуг иначе:
— Нет, ты еще не способна. Вздумай я отпустить силу сейчас, с тобой случится вот это…
Он коснулся стены кончиками пальцев.
Камни, казалось, вздохнули. Зашевелились, как живые. Осыпалась пепельная пороша, так, впрочем, и не коснувшись пола, и я зажмурилась, едва удержавшись, чтобы не бежать в панике: показалось — в лицо летит огненный шквал. Но через миг поняла, что пламя стоит неподвижно, как огромный застывший костер.
В огне корчилось обнаженное женское тело — полуобугленное, с лопнувшими от жара, вытекшими глазами. Вспыхнувшие волосы осыпались искрами, обнажая череп, а из оголенных ребер вырывался сноп ослепительно белого света, распускавшийся лепестками, тут же таявшими в алом мареве. Языки убийственного пламени походили на огненные руки, то ли обнявшие жертву, то ли вырывающие из нее свет, будто стебель лотоса.
