Медвежья лапа шатнул рукой струг и сердито заметил:
— Как бы не развалился этот труд по пути.
— А куда вы собрались? — спросил Креслав, который давно уже был заинтригован происходящим.
— Не твое дело! — грубо отрезал Медвежья лапа.
Стоум как всегда рассудительно заметил:
— А чтобы было надежнее, пусть плотники идут с нами.
— Правильно, — согласился Гостомысл, — сломается что, так ответ на месте держать будут, искать не придется.
Креслав удивленно спросил:
— Да куда же нам идти?
— То тебе знать незачем, — сказал Медвежья лапа.
— Ну, хотя бы, что нам брать с собой?
Медвежья лапа угрюмо ощерился:
— Кроме инструмента берите харчи на две недели, да теплую одежду.
Ратиша подсказал:
— Да на случай ремонта сложите на корабли добрый запас досок.
Глава 95
Медвежья лапа был прав — все должно было решиться в течение одного дня. И Гостомысл, и Медвежья лапа, и бояре, посвященные в план, понимали, что имеется только одна попытка — расчет на растерянность врага, не готового к внезапному налету.
Даны взяли город точно таким же образом, без сражения, не потеряв ни одного человека.
Но, если немногочисленному войску Гостомысл а не удастся взять город налетом, то придется вернуться назад.
Поэтому брали немного. Запас пищи на несколько дней: хлеб, вареное мясо, вино. Все готовое — все равно некогда будет возиться с варевом.
Брали много оружия. Особенно стрел, чтобы в сражении не считать их.
Дружинники недоумевали странной подготовке. Но узнать о том, что происходит и куда князь собрался вести войско, было не у кого.
Стоум только хитро улыбался. А Медвежья лапа выглядел таким неприступным, что к нему боялись и подходить.
Пока укладывали припасы на корабли, солнце, опустившись к горизонту, покрылось багровой мутью, а затем и вовсе утонуло в серо-стальной мгле.
Тут же налетел буран. Он был жестким и твердым, словно из преисподней: острыми иглами колол лица до бесчувствия, а, лизнув кожу ледяным языком, оставлял мертвенно-бледный след.
Гостомысл, завернувшись в шерстяной плащ, наблюдал за погрузкой с причала, где он был беззащитен ветрам: вокруг него в дикой пляске кружились призрачные вихри. В надорванных ветром огнях факелов они сверкали драгоценными рубиновыми искрами.
Заметив на щеке Гостомысла белое пятно, Ратиша забеспокоился:
— Князь, ты совсем замерз, шел бы ты погреться.
— Нет! — сказал Гостомысл.
— Но тут и без тебя справятся, — сказал Ратиша.
— Я должен быть со своей дружиной, — сказал, едва шевеля замерзшими губами, Гостомысл.
— У тебя щека побелела. Обморозишься — болеть будет, --сказал Ратиша.
— Буду дожидаться конца погрузки. Погрузка скоро закончится, — разлепил губы Гостомысл.
«Упрямый!» — с восхищенным осуждением подумал Ратиша и, снимая с руки пуховую рукавицу, предложил:
— Давай, тогда, я тебе щеку потру.
— Я сам, — сказал Гостомысл и потер шелковистой рукавицей щеку.
— Надо сильнее тереть, — сказал Ратиша.
— Сам знаю, — сказал Гостомысл.
Пока растирал щеку, подошел Медвежья лапа и доложил, что погрузка завершена. Его лицо рдело перезрелым яблоком.
— А где дружинники? — спросил Гостомысл.
— Они спрятались от ветра в затишке за кораблями, — сказал Медвежья лапа.
— Хорошо, — сказал Гостомысл.
— Надо идти в тепло. Выспимся, а перед рассветом отправимся, — сказал Медвежья лапа.
— Только охрану тут оставь, — сказал Гостомысл.
Сильный порыв ветра рванул из его рук полы плаща. Гостомысл поежился.
— Оставлю, — сказал Медвежья лапа и окинул скептическим взглядом Гостомысла, — плащик-то не греет. Надел бы ты, князь, тулуп. А то так недолго и окочуриться.
— Надену, — проговорил Гостомысл, кутаясь в плащ. — Но не это меня беспокоит. Не слишком ли сильный ветер? Не помещает ли он нам?
Медвежья лапа покосился на снежные струи.
— Нам такой ветер только в радость. Он поможет нам незаметно подобраться к стенам города. Главное, чтобы только он оставался попутным.
— Да, — сказал Гостомысл.
— Пошли-ка, князь, домой, — предложил Медвежья лапа. — А то ты и так весь синий. Да и другие замерзли.
— Пошли, — сказал Гостомысл.
Медвежья лапа крикнул дружинникам, и они пошли в город.
Ратиша, видя, что Гостомысл продрог до костей, первым делом потянул его в горячую баню.
Гостомысл воспротивился.
— Не хочу я в баню. Я спать хочу.
— Нет, князь, ты на улице замерз, теперь тебе надо хорошо прогреться, — твердо настаивал на своем Ратиша. — А иначе ты к утру свалишься в горячке. Кто тогда поведет войско в поход?
Довод попал в цель. Гостомыслу показалось ужасным в самый ответственный момент оказаться не у дел, поэтому моментально согласился.
Ратиша пропарил в бане Гостомысла так, что тот светился внутренним янтарным светом, словно новая восковая свеча. После чего накормил ужином и отвел в спальню.
Уложив князя в постель, накрыл его одеялом и объявил:
— Позволь, князь, спать с тобой?
— Устраивайся, — сказал Гостомысл.
Глаза у него слипались, словно были намазаны медом.
— Сейчас, — сказал Ратиша и вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся с огромным овчинным тулупом на плече и подушкой в руке.
Застелив тулупом лавку около двери, он сел на лавку и проговорил:
— Знаешь, князь, что-то на сердце тревожно. Вся эта затея со стругами на полозьях никем еще не пробовалась, и выдержат ли струги, предназначенные для плавания в воде, поездку по твердому льду? Не развалятся ли? Неизвестно!
Гостомысл ничего не ответил, и Ратиша, думая, что он уснул, лег.
Однако через минуту Гостомысл заговорил:
— Знаешь, Ратиша, многие князья терпят поражение, но собирают снова дружины и заново начинают борьбу. Дружинники к ним идут, потому что князья им известны. А в моей дружине слишком мало старых воинов, — ушли они, не поверив молодому князю. Обидно это.
— Не унывай, князь. Мы и с молодыми справимся с данами, — сказал, приподняв голову и подложив под нее руку, Ратиша.
— Молодые воины отважны, смелы, но слишком мало у них боевого опыта, который ценится важнее всего. Потому что не только отвагой побеждает воин, но и в первую очередь воинской хитростью, — проговорил Гостомысл.
