Здоровяк распахнул клетку возле ступеней. В темной и смрадной глубине кто-то лежал, скорчившись на мягком от наслоений грязи полу. Громко жужжали мухи. Пузатый схватил лежащего за ногу и без всяких церемоний выволок в коридор. Лан увидел тщедушное существо с лысой пупырчатой головой и покрытой ороговевшими пластинами нижней частью лица. Одето оно было в бесформенную рубаху из мешковины. На глазах мутанта белели мутные бельма. Судя по оставшейся на полу дорожке из упитанных опарышей, существо было мертво, причем – не первый день.
Лан только открыл рот, чтобы сказать, что он ни за что не войдет в эту вонючую клетку, и что пусть его лучше убьют на месте, но в этот момент петля на его шее затянулась до такой степени, что стало невозможно говорить и вообще совершать осмысленные действия.
Пузатый, держа жердину одной рукой, сноровисто втолкнул Лана в клетку, и лишь после этого веревка на горле пленника ослабела. Лязгнула, захлопываясь, решетчатая дверь.
Лан хакнул, судорожно вдохнул полной грудью, и его едва не вырвало.
– Руки! – простонал он сквозь сжатые зубы. – Мои руки!
– Давай сюда, – пробурчал Хомут.
Дружинник просунул связанные руки между прутьями решетки. По покрытой плесенью и разводами стене промелькнул «солнечный зайчик» – блик от лезвия ножа. Но лезвие впилось не в веревки, стягивающие запястья Лана, а коснулось горла пленника над кадыком.
– Теперь тебе придется очень постараться, чтобы попасть на Арену, – услышал Лан за спиной прерывистый голос Хомута. – Ты теперь на дне, приятель. И никто не подаст руку помощи. Ты на самом нижнем кругу ада.
– Я понял, – отозвался Лан. – Руки развяжи.
Хомут хмыкнул, потом принялся торопливо пилить веревки. Лан вновь поморщился от боли, возникло ощущение, что по его венам хлынула не кровь, а лава. Охранник отошел от решетки, одновременно Лан отпрянул в глубь клетки. Руки пылали, и Лану пришлось сильно постараться, чтоб не заорать в голос. Нечего было радовать криками боли и без того взбудораженных появлением нового пленника мутов, а также самих тюремщиков: не дождутся.
– Будь осторожней во сне, – напутствовал Хомут, пряча нож за пояс. – Сдвинешься на метр влево – тебя сцапает вот это… – из соседней клетки Лана настороженно изучал, шевеля длинными тараканьими усами, очередной мутант, который представлял собой смесь человека, осьминога и насекомого. – Ну, а если сдвинешься вправо, – продолжил охранник, – тебя приласкает старая подружка…
«Мара!» – сразу же подумал Лан, и сердце его екнуло.
Но, увы, в соседней клетке справа Мары не оказалось. На полу сидела, приникнув оплывшим рылом к решетке, старая и толстая самка нео. Мамаша Лу… Действительно – вот так встреча. Некогда мамаша Лу возглавляла клан изгоев: самых опустившихся и звероподобных нео, с которыми брезговали знаться остальные кланы. Лан попал к ним в лапы вместе с Каином – одним из тверских мародеров. Сыновей мамаши Лу убили бандиты, когда вызволяли из плена своего человека, а жирную матрону продали Кудеснику вместе с Ланом. Это произошло во время похода на Арбат. С тех пор мамаша Лу томилась в клетке. Судя по многочисленным свежим шрамам, мамаша несколько раз побывала на Арене и выжила. Но при этом не стала менее жирной.
– Я помню тебя, хомо с глазами цвета моря, которого Лу никогда не видела, – медленно, с трудом подбирая слова, проговорила самка. – Я все помню. Как другие злые хомо убивали моих сыновей. И как плакал малыш, чья шерстка не успела обсохнуть после рождения. Злой хомо бросил кроху в котел с кипящей водой.
– В общем, любезничайте, – разрешил Хомут, затем смачно харкнул и удалился.
На Лане по-прежнему была кольчуга. Чтоб ее снять, потребовалось бы развязать пленнику руки и стащить доспех через голову; похоже, не нашлось никого, готового так рисковать. Кольчуга – уже что-то, защитит от ножа, от когтей и от зубов. Лан провел пальцами по холодным стальным кольцам, пытаясь хоть немного собраться с мыслями и отвлечься от боли в руках, полоумного бормотания старой нео и всепроникающего смрада.
– Чрево мамаши Лу с тех пор пусто, – продолжала бормотать самка. – Мамашу Лу больше никто не любит и не чтит. Мамашу заставляют драться с хомо, вооруженными острым железом. Мамаша давит черепа хомо руками. Зажимает их между ладонями и давит, как это делали ее любимые сыночки – Кой-Кой и Ырк, которых убили злые-злые-злые хомо.
Мутант из клетки слева – страхолюдный человек-осьминог-насекомое – попытался достать Лана щупальцем. Убедившись, что до дружинника не дотянуться, чудище пришло в неистовство: набросилось на прутья и стало протискиваться между ними, при этом тело его сминалось, становилось плоским, словно у пытающегося пробраться между половыми досками таракана. Возня мутанта снова всполошила весь зверинец; завыл собакоголовый, крылатый человек принялся метаться по клетке, оглушительно вереща и поднимая ветер. А на нижнем этаже подало голос нечто огромное, заглушив на несколько мгновений басистым рыком воцарившуюся какофонию. После этого шум начал стихать.
Так и не сумев просочиться сквозь решетку, человек-осьминог-насекомое отступил к задней стене зверинца, затем без видимых усилий взобрался по ней на потолок и там замер, мгновенно слившись с тенями и став невидимым.
Тогда Лан осмотрелся. Желоб с водой проходил вдоль стены зверинца через все клетки. Вода струилась ленивым потоком со стороны входа в глубь строения, неся мелкий мусор и клочки шерсти. То есть, Лану пришлось бы пить ту же самую жидкость, в которой полоскал языком человек-осьминог-насекомое и еще с полдесятка бестий. Из грязи, выстилающей пол, выпирало что-то округлое. Лан подцепил штуковину большим пальцем ноги и перевернул, оказалось – это глиняная миска. А засохшие потеки вокруг места, где раньше стояла миска, значит, остатки еды. М-да, питание здесь явно ни к черту. Хорошо, что покидая Кремль, они со Светозаром основательно подкрепились, – по распоряжению сотника им выдали двойные порции… Как там сейчас брат? Тоже угодил в дыру, наподобие этой? Или судьба ему уготовила нечто похуже?..
– Псс! Псс! – услышал Лан присвист. – Шеловеше!
Из клетки, что была через коридор, на Лана глядели двое дампов. Одинакового роста, одинакового дистрофичного сложения, вместо одежды – полосы ткани, прикрывающие гниющие заживо тела. С этой породой Лан уже сталкивался на Арене. Вдвоем с Марой они покромсали семерых таких же мутов, та еще была схватка.
– Пошабавимша… – пообещал один из этих двоих. – Нынше ношью… Пошабавимша…
А его товарищ провел по пруту решетки синим распухшим языком и по-змеиному зашипел, показав заостренные зубы.
Лан ушел в глубь клетки, сел на пол. В грязи копошились личинки, время от времени щекоча дружиннику босые ноги. С желоба капала вода, поэтому не могло быть и речи, чтоб привалиться спиной к задней стене и попытаться немного отдохнуть. А ложиться на грязь, подобно свинье… Нет, пока он не мог пересилить отвращение.
Какие на него планы у Профессора? Как подать сигнал своим, что ему требуется эвакуация? Где обещанное прикрытие?
