– Пускай, – наконец выдавил из себя Мартин. – Раз уж ничего не поделаешь, то так, видно, тому и быть. Но, Ивар, – почему мы? Коли зверь нынче ночью вернется, дак пусть с ним дружина и разбирается!
– Ото ж, – поддакнул братец. – Такой-то грех себе на душу брать!..
– А чужими руками – не грех, значит? – хмуро уточнил советник. Близнецы, вспыхнув, умолкли. – Увы, не все так просто, как хотелось бы. И либо мы разберемся сами, либо разбираться будет наследник конунга, причем не только с оборотнем, но и с нами. Ведь это мы зверя сюда привели. Так что выбирать не приходится. Если бы у Творимира был шанс, я бы сейчас этого не говорил… Хватит впустую сотрясать воздух. Мэт, Марти, вы без оружия?
– С собой ножи только. Остальное в сундуке, на постоялом дворе. Забрать?
– Думаю, стоит. Ульф, сведи их к караульным, предупреди, что свои. Хотя можете и втроем сходить, раз тут недалеко.
Тихоня с сомнением посмотрел на дверь. Лорд Мак-Лайон, поняв его колебания, раздраженно фыркнул:
– Вячко здесь нет, успокойся. И засов я, слава богу, опустить в состоянии.
Норманн с достоинством кивнул. Стянул с перегородки плащ, махнул Мак-Тавишам:
– Пошли. За час-то обернемся?
– Да тут идти всего ничего, – отозвался Мэт. – И часа не будет, ежели ходко. Марти, чего расселся? Вставай!
– Может, я тут обожду? Ну а чего… Сундук не тяжелый, вдвоем донесете.
– Мартин, – глухо прошипел лорд, – пшел вон!
– А то что? – добродушно усмехнулся Мак-Тавиш, все-таки поднимаясь. – Сызнова выгонишь, что ли? Эх, судьбинушка! Ночей не спал, уши почем зря морозил, носился как савраска с утра до вечера, и вот благодарность?.. Злой ты, Ивар.
– Угу. И добра не помнящий, – сказал советник. – А то вы не знали. Брысь, говорю, все трое. Дверь я запру.
Недовольные бойцы потянулись в сени. Ивар поднялся следом. Придержал дверь, выпуская остальных, и, вдруг кое-что вспомнив, позвал:
– Мэт!
– А? Остаться все-таки?
– Думать забудь. Ты сказал, что тот, низкорослый, который ждал похитителей у сарая, передал одному из них мошну с деньгами? Точно с ними, уверен?
– Еще бы! Они же на месте пересчитали. И золото, и серебро, сам видел!
– Отлично… Тогда постой. Ульф! Идите с Марти вдвоем.
Норманн, уже порядком ушедший вперед и потому не расслышавший ни слова из короткой беседы, кивнул. Потом сделал знак Мартину и свернул в сторону большого дома. Мак-Тавиш нога за ногу поплелся за ним.
Нэрис, зябко кутаясь в плед, приложила ладонь к горящему лбу и вздохнула. Не обошлось. Оно и понятно: несколько часов кряду в одном платье по холоду пробегать, в снегу от души поваляться – а после на чудо надеяться?.. Тут и посильней человек с простудой сляжет. Как же горло саднит. И нос распух совсем да не дышит. С лихорадкой грудной, конечно, она вряд ли свалится, но… как же все это некстати! «И настойки больше нельзя, – с сожалением подумала леди, косясь на раскрытый саквояж, – уж больно крепкая. Молока с медом, укутаться потеплей, пропотеть хорошенько – даст бог, к утру полегчает». Она проводила взглядом скрывшихся за перегородкой мужчин и спустила ноги с кровати. Молоко было на полочке в сенях. Если его, понятно, за два дня не выпили. Но Ивар козьего не любит, так что…
– Ты куда?
Быстро вернувшийся муж, за спиной которого маячил Мэтью, поймал ее уже на пороге комнаты.
– Да я за молоком, Ивар, – сказала Нэрис. – Вон оно, в крынке.
– Иди ложись, – сердито велел он. – Сам принесу. За ночь не набегалась? Ложись в постель, говорят тебе! А ты, Мэт, здесь подожди, я быстро.
Тот кивнул. Нэрис тоже спорить не стала. «Сам так сам, – подумала она, вновь забираясь на кровать. – Мне так даже и лучше… Ох, как ноги крутит!» Леди опустила тяжелую голову на подушку и свернулась калачиком, из-под полуопущенных ресниц наблюдая за мужем. Ивар вынул из сундука ларец, из ларца – писчие принадлежности, присел за стол и торопливо нацарапал на листе бумаги несколько строк. Даже перечитывать не стал – сразу песком посыпал. И, отряхнув, свернул трубочкой.
– Отнесешь это хозяину «Щербатой секиры», – сказал он Мэтью, капая воском на срез листа. – Скажешь, что срочно. Если его на месте не окажется – иди прямо к хозяйке. Ей можно доверять полностью. – Лорд запечатал свиток и протянул Мак-Тавишу. – Лучше лошадь возьми, чтоб быстрее. Здесь не дадут, но на постоялом дворе хоть какая кляча найдется… В кабаке не задерживайся, письмо отдашь, и назад. Все понял?
Мэт еще раз кивнул. Сунул свиток за пазуху, натянул капюшон и исчез. Нэрис, прикрыв веки, зарылась лицом в подушку. Шаги, хлопок двери, скрежет опускающегося засова, снова шаги… «Про молоко забыл», – подумала она. Потом почувствовала, как просела перина с краю кровати, и улыбнулась:
– Нехорошо, Ивар. Мэт с Марти жизнь мне спасли, а ты их на мороз?
Плечи ее укутал медвежий полог, волос коснулась жесткая шершавая ладонь.
– Ничего им не сделается, – услышала леди. – Деревенские же, хоть паши на них, хоть пляши. Ну, как ты? Совсем худо?
– Терпимо…
Нэрис, перевернувшись на спину, открыла глаза. Ивар сидел рядом, сгорбившись, и смотрел на нее. Вид у него был больной, лицо серое, а глаза в полутьме казались совсем черными. Словно прорези маски, подумала Нэрис. И почувствовала, как по спине пробежал неприятный холодок: точно такое же лицо было у брауни тогда, в гостиной. Расцвеченное багровыми отблесками огня, застывшее и… чужое. Леди Мак-Лайон порывисто приподнялась на постели:
– Ивар!..
– Ш-ш-ш, – отозвался он, укладывая ее обратно. – Тихо. У тебя жар. Надо поберечься, котенок. А еще лучше – поспать. Лекарство выпила?
– Да, но…
– Вот и умница. – Он подтянул край полога повыше. Потом, наклонившись, коснулся губами ее лба и уже хотел было выпрямиться, как скользнувшие из-под одеяла тонкие руки жены крепко обвили его шею. И столько в этом привычном жесте было отчаяния, столько невыплаканных слез, что лорд вздрогнул. Маска, сковавшая лицо и пустившая корни в самое сердце, дала трещину: темнота внутри и снаружи вдруг вспыхнула разноцветными искрами, с удвоенной силой загудел огонь в очаге, в нос ударил запах прелой соломы, смешанный с резким ароматом полыни, боль в сломанной руке прошила насквозь, отдаваясь в каждой мышце, в каждой царапине – невыносимая, необходимая. Боль чувствовать себя живым.
– Нэрис, – глухо прошептал Ивар, закрывая глаза. – Нэрис!..
Держаться не осталось ни сил, ни смысла. Как корабль, отдавшись на милость ветра, на всех парусах несется к рифу, так лорд Мак-Лайон завис над пропастью и рухнул вниз. Навстречу самому себе, навстречу той, которая была рядом – всегда, несмотря ни на что. А она гладила его по голове, шептала что-то, прижавшись сухими горячими губами прямо к уху, и с каждым словом, с каждым прикосновением лопались в груди натянутые до предела невидимые струны – пока не осталось ни одной, пока не осталось вообще ничего, кроме блаженной пустоты внутри, и тепла, и ласковых рук, и этого тихого нежного голоса, повторяющего раз за разом, что все будет хорошо…
