Леди Мак-Лайон наморщила лоб:
– Погоди, Жила. Ты говорил, что их всегда девять? А хёвдингов-то восемь, получается?
– Обождите, госпожа, я ж к тому и веду. Убийц было восемь, ваша правда. Да только вы самого главного подстрекателя забыли…
– А! Конунг!
– Он, подлая душа. – Норманн прикрыл глаза, готовясь перейти к самой волнительной части истории. – Он, куды ж ему деться. Я говорил, что бой большой намечался, правильно? А какой бой без конунга? Вот и сидел он себе, значит, в лагере, в собственном шатре, ждал вестей от помощничков. Только не их дождался, а того, кого сам же и приговорил… Дружинники, как стаю упустили, поворотили вспять. Тело ярла из святилища забрали, повезли в лагерь, прямиком к конунгу – для всех-то они друзья были! Подъезжают – а вокруг шатра Хель знает что творится. Бойцы носятся, крик, гам. Дружинники Сниольфа аж заколыхались – решили, что конунга следом за ярлом прирезали. Протолкались они к шатру, поспрошали… И такое услышали, что не поседели едва!
Жила сделал многозначительную паузу. Нэрис, подавшись вперед, широко раскрыла глаза:
– И что же??
– А то, госпожа, что явился к конунгу сам Сниольф – весь в крови, в посеченной кольчуге. Не просто пришел – сквозь полог наружный шагнул, как сквозь воздух. Вперил взгляд в правителя, а глаза молниями сверкают, яркими, как край неба, голубыми да страшными…
Воевода поджался на лавке. Голубые да страшные?.. Не такие ли у давешнего пса глаза были? Брешет Жила, не брешет, а, видно, зверь внутри не драки ради шевельнулся!
– …убийцей его назвал и предателем, – будто издалека донесся до Творимира голос норманна, – и хёвдингов тех грозным словом заклеймил. А после руки изрубленные кверху вскинул да именем Одина проклял – всех девятерых. «Вы, – сказал, – не сыны северу, а пасынки неблагодарные, не человеки вы, – сказал, – а псы безгласые, и людьми называться не смеете! Не держать вам отныне топоров в руках, не громить врага, не пировать с дружиною… И Асгарда не видать вам, тварям, и в Мидгарде проклинаемыми быть во веки вечные!..» Как услышал это конунг, так лицом побелел и в ноги убиенному кинулся. Подлецом себя называл, кулаками в грудь стучал, едва ли не плакал – прощение вымаливал. Но ответил Сниольф: «Не будет тебе от меня прощения, покуда сердцем не покаешься да грех не искупишь. Беги, пес! Земля твоя теперь – ущелья Утгарда
[24], место твое – у трона двуличного Локи. А коли родит земля падаль, с тобою схожую, – так приди и возьми ее душу в обмен на свою. Только тем и спасешься, а ныне – беги! Беги да не оборачивайся!»
Глаза Жилы торжествующе сверкнули, будто не легендарный Сниольф, а он сам только что изобличил и наказал обидчика. Нэрис, завороженно внимавшая каждому слову, тихонько вздохнула. Йорни вздохнул в тон леди – не столько от трагичности истории, сколько от восхищения славным ярлом. Старинное предание о псах Локи он слышал многажды, но всякий раз – с замиранием сердца, мечтая, чтоб и о нем, Йорни, когда-нибудь сложили легенду. К сожалению (или к счастью), возможности проявить себя таким же героем, как могучий Сниольф, младшему дружиннику Гуннара пока не представилось…
Творимир, приподнявшись на лавке, взял у Нэрис из рук черпак и наполнил опустевшую чашу. Сел, хлебнул. А потом, все-таки поддавшись любопытству, спросил:
– Эх?..
Рассказчик, витающий мыслями в далеком прошлом, встряхнулся. И, протянув руки к огню, закончил:
– Как отгремели последние слова Сниольфа, так сверкнула над шатром молния – и растаял ярл. Все, кто внутри был, к конунгу бросились поднимать, да не успели. Сам встал. Только не на ноги, а на лапы – на все четыре. Был конунг, стал пес. Ближние обомлели, а он загривок вздыбил, хвост поджал, да вон из шатра – и с концами… Вот с тех пор, госпожа, псы Локи и рыщут в непогоду. Ищут своих. Тех, кто людской закон преступил, невинного лишил жизни и честь свою хозяину Утгарда в заклад оставил!
Нэрис медленно кивнула. С опаской покосилась на дверь, придвинулась еще ближе к русичу и, поколебавшись, взглянула на Жилу:
– Значит, Творимир с Йорни только что этих самых псов видели? Конунга и его приспешников, так, что ли?
– Этих-то нет, – живо откликнулся Херд, торопясь успеть до того, как языкатый товарищ вновь завладеет вниманием слушателей. – О них вы забудьте, госпожа, те девятеро уж давно грех искупили. Только ведь вместо себя они хозяину других привели! Тут, понимаете, в чем дело-то… Псы Локи добычу не рвут, как волки. Сворой бросаются, валят, но кто первый за горло возьмет – только тот отпущенье получит. И вновь человеком станет, песью личину жертве передав.
– Как… оборотень, что ли? – неуверенно спросила леди, стараясь не смотреть на воеводу.
Херд замотал головой:
– Да нет же! Как бы понятней-то? Ну вот возьмем хоть того конунга, с которого все началось: обратился он тогда псом и убег с остальными… А время прошло – вернулся. Вернулись то есть. Все девять. За кем охотились, того не скажу, да только добычу настигли. Налетели, с ног сбили, а один пес, других растолкав, жертву свою и прикончил – не в чистом поле дело было, нашлись свидетели, кто видел. Похватали кто что, и на собак! Да только куда ж людям до сих тварей?.. Пока бежали – стая гуртом сбилась, взвыла и пропала – как не было ее. Только мертвец лежать остался. Народ к нему – и что же? Лежит на земле чужой человек, совсем не тот, кого псы гнали! Голый к тому ж, и шрам у его во всю морду – совсем как у предателя-конунга, приметный такой. Со смерти Сниольфа лет двадцать прошло, но кой-какие бойцы, что с ним воевали, еще живы были. Пробился к мертвяку старый воин, глянул – и враз признал пропавшего конунга…
– Стало быть, откупился подлец от Одина, – встрял Жила, – по слову своего ярла, чужую душу вместо своей Утгарду отдал да свободным стал. Ну и раскаялся, я так думаю. Одним словом, госпожа, так с тех пор и повелось: коли пришли на твою землю псы Локи, жди беды. И мертвецу незнакомому яму готовь!
Нэрис поежилась. «Ждать уж, верно, не придется, – подумала она. – Дождались еще ночью, на свою голову… И готова спорить хоть сейчас, что псы эти за убийцей Хейдрун пришли! Месть женская, тут Ивар прав, на этакое воздаянье не потянет, ярл с острова Мэн Длиннобородому не служит, значит, и предать его вот так вот не мог. А Сниольфа предали и убили. Или необязательно все сразу?»
– Херд, – встрепенулась леди, – я вот уточнить хотела! А что, если злодей…
Йорни, уже несколько минут ерзающий на своем табурете, вдруг резко выпрямился. И, перебив Нэрис, выпалил:
– Вот! Злодей! А я-то сижу, гадаю – что ж мне покою не дает?.. Не ты ли давеча, Жила, «злодейство» какое-то помянул? Еще как мы вошли да про псов сказали?
– Может, и помянул, – нехотя проскрипел боец, отводя глаза, – а может, и нет… Согрелся? Так давай тогда, на выход собирайся. Не ровен час, застукает тебя лорд здесь, все огребем!
