Я как раз проходил прачечную самообслуживания, когда увидел девушку. Было видно, что она была молода, однако на глаз возраст определить было трудно. Девушка стояла перед стиральным автоматом, сложив руки и вывернув шею, и в такой позе наблюдала за мной, как богомол за своей жертвой. Дождь стекал по стеклу, и под ее пристальным взглядом я почувствовал себя преступником, на которого пальцем указывают все члены Большого жюри
[52].
В задней части сервисной станции располагалась пончиковая с несколькими столиками и отдельными будками – там собралось несколько человек. Это были здоровенные дяди с фигурами, напоминающими сосновые шишки, поставленные на острый конец, в штанах, низко сидящих на почти отсутствующих бедрах, и все затянутые в джинсу. Даже ночью они не снимали очки-авиаторы
[53]. Все они обернулись навстречу мне, когда я вошел. Никто из них не смеялся, все они говорили тихо и серьезно, изредка делая жесты сигаретой, зажатой в руке, чтобы подчеркнуть свою мысль. Кто-то наслаждался кофе с сигаретами, а несколько из них уговаривали пинту бурбона
[54]. Те, кто не пил спиртного, время от времени запускали руки в коробку с хворостом.
Какое-то время я стоял в одном из проходов с картофельными чипсами и порцией вяленого мяса по левую руку от меня и с рядом одноразовых порций универсального лекарства по правую. Резкий свет напоминал лунный, только был значительно ярче. Я чувствовал, как мужики в пончиковой изредка бросают на меня подозрительные взгляды. Девушка появилась у окна со стороны улицы, и ее глаза буквально прожгли меня сквозь потоки дождя, стекающие по стеклу. Упускать меня она не собиралась. Ей нужны были деньги. Вот так это всегда и происходит – все, что им надо, это зацепиться за тебя взглядом. Я взглянул на мужчин за столиками, на толстую женщину, скалящуюся на меня из-за прилавка, и почувствовал тот же самый тяжелый, влажный воздух, который уже один раз ощутил в баре. Когда я вышел на улицу, шлюха ждала меня. Какое-то время мы стояли рядом и разглядывали друг друга.
– Интересуешься? – спросила она.
Я спросил, есть ли у нее комната, и она ответила, что нет.
– А сутенер у тебя есть?
Девушка покачала горловой и крепче обхватила себя руками. Дождь начал ослабевать, и она снова вывернула шею, чтобы спрятать от него лицо.
– Я работаю на себя, – ответила она. – Ну, так как же?
Работает без контроля. Долго так продолжаться не будет – слишком много вокруг сутенеров, полицейских и разных психов. Я достал фляжку, отхлебнул и протянул ей. Мы наблюдали, как мужчины двигались между насосами заправки. Время от времени из одного из грузовиков спускалась женщина. Сначала они убегают из дома и не могут понять, где же они все-таки оказались, а потом бегут назад домой, если могут. Но иногда бывает слишком поздно.
Я еще раз осмотрел ее и удивился, почему ее шея так неестественно вывернута. У женщины было костлявое лицо с близко посаженными глазами, просто громадными и похожими на глаза насекомого. На ее коже были видны следы недоедания. В то же время у нее оказались сильные плечи и хорошая фигура. Одета она была в джинсовую юбку, красные колготки и черный топ. На боку у нее висела большая полупустая сумка, по форме напоминавшая перепеленатого младенца. Женщина убрала со лба намокшие волосы.
– Да решай же ты быстрее, – поторопила она меня.
– Хорошо, – сказал я. – Пошли со мной.
Только оказалось, что я совсем ее не хочу. Мне просто не хотелось оставаться одному. Я попытался разговорить ее, поговорить с ней о каких-то отвлеченных вещах, но она была слишком шлюхой, поэтому говорить не желала, а все время хватала меня за штаны. И она была моложе, чем я предположил сначала. Через какое-то время, когда все это мне надоело, а она выглядела сконфуженной, я вернулся к своей выпивке и голый расположился у окна. Дождь полил опять.
– Просто скажи мне, чего тебе хочется, – повторила шлюха.
– Как давно ты здесь работаешь?
Не знаю, почему я задал ей этот вопрос. Неделю назад мне бы это не пришло в голову. Я увидел, как она вытянулась на постели – отражение ее белого тела в стекле напоминало облако дыма.
– Пару дней. Вчера я просто валилась с ног от усталости.
– Здешние девицы опасны. Они тебя порвут. Или их сутенеры сделают это за них.
– А я не собираюсь здесь оставаться. Я поеду дальше, на запад, – девушка натянула простыню на плечи.
Отражение моей физиономии и ее тела наложились друг на друга на темном оконном стекле.
– На западе будет все то же самое, – заметил я.
– А я не благотворительностью здесь занимаюсь, – ответила она. – Я просто зарабатываю себе на жизнь. Иди ко мне и скажи, чего ты хочешь.
Когда я ничего ей не ответил и не пошевельнулся, она повернулась на бок, свернулась калачиком и плотно накрыла себя простыней. Ничего в ней не напоминало мне Лорейн или Кармен – обыкновенный ребенок, испугавшийся того, что совершил. Негромкий стук капель по крыше и поток воды по стеклу настроили меня на гнусный лад, но я знал, что девочка таких штучек просто не сможет выдержать. Я знал наперед все, что с ней произойдет. Одевшись, я приготовился выйти, но она в этот момент буркнула, не оборачиваясь:
– Не забудь заплатить.
Я бросил несколько бумажек на кондиционер и вышел к своему пикапу. За комнату было уплачено, если она захочет там остаться. Ты рождаешься, а через сорок лет после этого выползаешь из какого-нибудь бара, удивляясь своим собственным страданиям. И никто в окру́ге тебя не знает. И ты рулишь по темным улицам, придумав себе какую-то точку назначения, потому что движение для тебя – это жизнь. Поэтому ты двигаешься по направлению к последнему, что у тебя еще осталось, не представляя, что ты будешь с ним делать.
Часть IV
Боковой ветер несет по улице полоски песка. Сэйдж сидит, настороженно выпрямившись, пока мы ждем, когда проедет транспорт и мы сможем перейти через парковку у поликлиники и пересечь Пабст-роуд в направлении Найтс-Армз. Здесь Сесил сдает комнаты в аренду понедельно, и самым главным достоинством этого места является понимание того, что вы располагаетесь здесь ненадолго. А я живу тут уже пять лет, в небольшой комнате с диваном, который, когда его раскладывают, превращается в двуспальное ложе. Телевизор мой «сдулся» пару месяцев назад, а книги, сложенные друг на друга, занимают почти всю стену. Я укладываю их кирпичной кладкой, как научился в тюрьме, – в этом случае отпадает необходимость в полках.
Я бросаю мешок в раковину и кормлю Сэйдж. Закончив есть, она свертывается колечком на своей подушке рядом с диваном, а я все еще размышляю о человеке в черном «Ягуаре» – появился ли он один или с друзьями. Я включаю свет в стенке и выключаю верхнюю люстру. К девяти тридцати я появляюсь в кабинете управляющего. Сесил изучает страницу светской хроники в «ЮЭсЭй тудей»
[55]. Он живет в этом кабинете с момента развода; правда, сейчас, когда его бывшая переехала в Остин, дом его освободился. Однако теперь он решил, что продолжит жить в офисе, а дом будет сдавать до тех пор, пока не найдет себе новую пассию. Именно этот дом я и должен сегодня покрасить. Сесил больше чем на двадцать лет моложе меня, и из-под его воротника выглядывает край черной татуировки. В конце 90-х он заработал какие-то деньги в штате Вашингтон, а сюда перебрался со своей девушкой в поисках тепла. Позже девушка стала его женой и оставила его ради какого-то диджея в Остине. Сесил говорит, что они собираются перебираться во Флориду.
