А того вставило от сигары с шизовской начинкой уже через пять минут после ее раскуривания. Вадим основательно «присел на измену»
[22]. Он и без того был на самом краю нервного срыва, и наркотик лишь ускорил естественное и неизбежное. При этом сильно гипертрофировав и сам срыв, и его последствия, доведя их до гротескного абсурда.
Последние минуты в кафе для дяди Лешича показались настоящим кошмаром. Он с испугом таращился на купюры в дипломате, понимая, что абсолютно не знает, как отличить настоящие евро от поддельных. Надел пальто. Заготовленные заранее наручники застегнул на своем запястье и ручке кейса чисто автоматически, уже не помня, для чего это нужно.
Свин распрощался с Вадимом и, выходя из кофейни, подал условный знак – материалы у него, их значимость – 4 балла из 5 возможных, деньги у объекта.
Дядя Лешича просидел одетым еще минут пять после ухода Свина, в ступоре глядя на стену перед собой, сильно потея и, кажется, седея на глазах находящихся в кафе людей. После чего встал, и деревянной походкой направился к выходу.
Паника затопила неудавшегося шантажиста, когда он на полквартала отошел от места встречи с толстым наркобароном. Его накрыл приступ сильнейшей мании преследования, в любом прохожем Вадиму мерещился наемный убийца или грабитель.
Впрочем, он был близок к истине. Идущая навстречу тонкая брюнетка с яркими пухлыми губами и пронзительным голубым холодом огромных глаз в фейерверке длинных накладных ресниц, мило улыбнувшись, стукнула короткой красной дубинкой сложенного зонтика по углу его кейса. В результате чего ручка с прикованными наручниками отстегнулась от самого дипломата и осталась у него в руке, а девушка, с молниеносно подобранным безруким кейсом, юркнула в ближайшую подворотню.
Вадим хотел было броситься за ней, но увидел направлявшихся прямо к нему двух дюжих братков, взвыл и, не разбирая дороги, бросился прочь. Чем быстрее он бежал, тем страшнее ему становилось, и он бежал еще быстрее. Параноидальный туман окутывал мозг, а льющийся ручьями пот заливал глаза. Возле Большой Садовой шантажист-неудачник снес своим телом случайного прохожего, и они вместе с ним вылетели на проезжую часть. Прямо под колеса многотонного пассажирского автобуса.
* * *
Людей на моих глазах не сбивали никогда. А тут сразу двоих. Я ехал по противоположной стороне, когда обоих мужчин, бесспорно, насмерть, сбил мощный «Ман». Никогда бы не подошел без лишней нужды – я противник подобных зрелищ. Но один из погибших показался мне смутно знакомым.
Я припарковал машину чуть поодаль, и пешком вернулся к месту трагедии. Расталкивая толпу зевак, я продвигался к одному из тел, одетому в слесарную спецовку.
– Свят-свят-свят!!! Вот ведь душегуб, и сам убился, и ни в чем не повинного человека загубил! – какая-то бабушка, прикусив от волнения платок, указывала на незнакомого мне душегуба. А я смотрел на труп другого, ни в чем не повинного человека. Владимира Заяца. Заслуженного российского киллера дядю Вову…
Жалко мне киллера дядю Вову особо не было. Но смерть – даже абсолютно незнакомого человека – потрясение. А его смерть могла еще и существенно приблизить мою. И, если сегодняшняя подстава не сработает, я вполне успевал оказаться рядом с собственным несостоявшимся киллером. В каком-нибудь темном морге, на соседних столах, благодаря посредничеству очередного убийцы, нанятого Свином.
Прибывшая полиция пыталась разогнать толпу, но получалось это у блюстителей порядка не очень. Народ шумел и возмущался бездушными лихачами, отсутствием светофоров и вообще демократами.
На вопрос сержанта, знает ли кто-нибудь погибших, я автоматически ответил утвердительно. Потом, конечно, поправился, сказав, что знаю только одного из погибших – слесаря Владимира Заяца. За что и поставил автограф в протоколе, предварительно дав списать данные со своих водительских прав и заявив, что больше о покойном мне ничего не известно.
Впрочем, увидев наколки скромного слесаря, полицейский хмыкнул – этот труп идентифицировать будет просто. По наверняка имеющимся в базе отпечаткам пальцев.
Я же, с чувством исполненного гражданского долга, направил свои стопы на дело, долженствующее спасти меня от участи хладного трупа.
Глава сорок третья. Каждому наркобарону – по грипперу!
Главное – это то, как человек сам оценивает свои поступки.
Маргарита Наваррская
Свин приехал к «Кармине» без кортежа. Вся его людская (чуть не написал – «людоедская») наличность была задействована в операции – кто-то в ней участвовал на первых ролях, кто-то прикрывал пути отхода, кто-то изображал прохожих статистов. Для дела пришлось отзывать даже кое-кого из охраны розничных точек сбыта. И кутерьма такая была обязана не только и не столько полумиллиону евро, сколько той злополучной кассете, которая сейчас валялась в бардачке его машины.
Сначала он хотел ее уничтожить, но потом решил – пусть будет. Как память о Лешиче. Правда, на записи химик был не очень похож на себя, так как был до противного серьезен, а не валял дурака, как обычно.
Из-за своих шуточек он, с свое время, многим попортил нервы. На него точили зуб и Коготь, и кое-кто из боевиков рангом пониже. Но трогать Лешича боялись – это был личный шут Бориса Михайловича, и ему позволялось, практически, все.
Однажды он, обдолбанный, забрался на сторожку и, вместе с легким дождиком, мочился на ходящих внизу охранников, которые не замечали его довольно долго. В другой раз его битый час уговаривали вылезти из собачьей будки, где он пытался научить курить бедного пса. Тогда Лешич, кстати, так и не вылез – его вытащили после того, как он приснул от кайфа.
Как то летом он взломал компьютерную сеть соседнего особняка, и вывел изображение тамошних камер по Wi-Fi на мониторы охранников Бориса Михайловича. Эксперимент длился 36 часов, и за это время ни один из доблестных боевиков Свина и ухом не повел. Их абсолютно не заинтересовало неожиданное изменение рисунка тротуарной плитки во дворе, высота заборов и их цвет, внезапно ставший вместо желтого белым. И даже наличие частенько курящего на веранде (которой у Свина тоже не было) чернокожего повара. После этого братков из сторожки убрали, и защиту периметра доверили профессиональной охранной конторе «Сфинкс».
А еще безумный химик как-то стащил у Когтя его мобильник, и почти штуку баксов, лежащую у того на счете, потратил на «секс по телефону», причем, как утверждала прислуга, присутствующая при разговоре, девушки с сексуальными голосками должны были изображать барбитураты и амфетамины, эротично выползающие из нарядных коробочек и медленно снимающие свои конволюты.
Частенько Лешич записывал свои проделки на древнюю, еще не цифровую, видеокамеру. И не проделки записывал тоже, он вообще любил ходить с включенной камерой. Свин хотел сначала запретить такой откровенный сбор компромата, но, узнав, что запись ведется по кругу, на одну и ту же кассету, махнул рукой. Как говорится, чем бы дитя не тешилось…
