Люди, получившие возможность быстро обогатиться, теперь игнорировали любые нравственные законы. В самом деле, зачем долго и упорно трудиться ради процветания страны, если можно получить желаемое безо всяких усилий, только благодаря вороватости или близости к государственной кормушке?
Для этого требовались лишь наглость и отсутствие всяких принципов. Вдруг оказалось, что социализм воспитывал настоящих моральных уродов, которые, добившись анархии, издевательски названной свободой, подменили юридические законы законом силы, грабили, убивали, мошенничали, а если случайно попадались, то избегали наказания за свои преступления, подкупая судей.
Чиновничий аппарат стал губкой, впитывающей людей беспринципных и жадных до чужих денег. В такой атмосфере бедный Гусаров чах, как чахнет растение, помещенное в чуждые ему условия.
Справедливости ради надо сказать, что звезд с неба он не хватал, был человеком среднего ума и слабо эрудированным. Но Гусаров мог бы подняться гораздо выше по служебной лестнице, если бы прибился к общей стае. Два его сверстника, на фоне которых Гусаров показался бы Эйнштейном, давно сидели в отдельных кабинетах.
Как большинство правдолюбцев, жил чиновник неустроенно, холостяковал. Он так и не смог построить собственное жилье, только после смерти отца разъехался с матерью и поселился в скромной однокомнатной квартире. Отношения с женщинами у Гусарова были сложными. Многие дамы приходили в ужас от несоответствия занимаемой Гусаровым должности той бедности, в которой он жил. Ведь для женщин потенциальный муж — прежде всего надежная материальная опора, стена, на которую можно опереться. А какая из Гусарова стена? Так, хлипкая перегородка!
В последние годы неустроенность и безуспешные поиски правды начали сказываться, Гусаров стал попивать. Но от своих принципов он не отступался, и Гунсунь почувствовал это на собственной шкуре. Ровно через месяц чиновник поинтересовался у него, как идут дела. Ну что мог ответить ему Шан? Соврал, будто продвигаются, хотя до сих пор и пальцем не пошевелил, ожидая действий от Сю Ниня. А тот молчал, не давал о себе знать. Казалось, он упустил из вида проблему булочника.
Гунсунь стал нервничать, прикидывать варианты развития событий. Он потратил лишь малую часть собственных денег, основное финансирование взял на себя Сю Нинь. В случае прикрытия заводика Шан мог вернуться обратно и возобновить свой бизнес. Только не превратят ли его в козла отпущения? По догадкам Гунсуня, Сю Нинь работал не самостоятельно, а выполнял чьи-то распоряжения. А кому поверит неизвестный хозяин — хлебопеку или бывшему чиновнику, если тот открестится от своего обещания нейтрализовать Гусарова? Тут даже трех попыток не надо, чтобы догадаться. Особенно учитывая занимаемую Гусаровым должность. Будь он большим начальником, зубастой щукой, тогда другое дело. А тут пескарик, вполне по зубам самому Гунсуню. И кто поверит, что этот пескарик доставляет куда больше хлопот, чем самые важные местные бюрократы? Рядовой клерк обязан быть сговорчивым, а иначе как он будет добывать средства для нормальной жизни? В эту логику свято верил и сам Шан, пока не столкнулся с Гусаровым.
Булочник успел изрядно помотать себе нервы, прежде чем узнал замечательную и совершенно неожиданную новость… В выходные Гусаров решил отправиться на дачу, тоже, между прочим, родительскую, скромненькую, но тщательно ухоженную благодаря стараниям матери. Она не знала, чем занять себя на пенсии и с апреля по октябрь старательно обихаживала загородный домишко и его шесть соток.
В этом году похолодало раньше обычного, мать вернулась домой уже простуженной, в тяжелой городской атмосфере разболелась всерьез и только начала идти на поправку, когда в область пришел антициклон. Распогодилось, пригрело солнышко. Все располагало к чудесному отдыху: свободная дача, теплые дни. Одно удручало чиновника. Только месяц назад Гусаров разошелся со своей подругой, а обзавестись новой пока не успел. Впрочем, была у него подруга, надежная и безотказная. Водкой называется. Когда Гусаров садился в пригородный автобус, при резких движениях из его сумки доносилось позвякивание. Разумеется, позвякивало не только в сумке чиновника. При желании можно было составить целый оркестр русских народных инструментов, он же сводный ансамбль пол-литровой стеклотары.
Гусаров зашел в автобус на конечной остановке, поэтому ему досталось сидячее место. Из города автобус выехал битком. Люди, обрадовавшись погожим дням, старались вырваться на природу. Ведь впереди их ждали месяцы слякотной и холодной погоды.
От остановки до дачного поселка было двадцать минут ходьбы. Гусаров открыл дом, положил сумку и вышел на участок. Временами он наезжал сюда, помогал матери, выполняя тяжелую мужскую работу, как он сам шутил, временно оказывался в шкуре раба. В этой шутке была доля шутки. Мать сама решала, что и где посадить, какую перепланировку сделать в домике. Урожай — в первую очередь это касалось яблок — вывозился с помощью младшего брата матери, у которого была машина. Понятно, что чиновник не питал к загородному дому особых чувств и собирался, когда мать уже не сможет здесь работать, избавиться от дачи.
Ласковое солнце и воздух, пьянящий сам по себе, заставили Гусарова немного изменить свои планы на выходные. Организовать себе застолье он всегда успеет. Для этого есть целый вечер, да и кусочек ночи можно прихватить. А сейчас можно и в лес наведаться. До него же рукой подать, около сотни метров.
Тут чиновник слишком преувеличивал. То, что высилось и шумело под ветром за оградой дачного товарищества, настоящим лесом было несколько десятков лет тому назад. Теперь это было только его подобие, испохабленное и загаженное людьми. Пластиковые бутылки, бумага, прочий мусор, сломанные верхушки молодых деревьев превращали бывший лес в настоящую зеленую зону, то есть зону в ее уголовном понимании, для зеленых друзей человека. Настоящий лес начинался в минутах двадцати ходьбы от дачного поселка, там, куда редко добирались подвыпившие компании и резвящаяся молодежь.
Слегка перекусив, Гусаров добрел до настоящего леса, погулял там часок и вернулся обратно. Когда начало темнеть, он достал из холодильника бутылку водки, неторопливо настрогал пару салатиков и сел за стол. Пощелкав кнопками старенького телевизора, чиновник выбрал какую-то развлекательную программу.
— Будем здоровы! — пожелал он сам себе, опрокидывая рюмку.
Торопливо закусив, Гусаров снова наполнил емкость…
Обнаружили его только в понедельник, ближе к вечеру, хватившись на работе. Гусарову предстояло важное дело, срыв которого грозил неприятностями всему отделу. Чиновнику долго звонили на мобильник, потом отправились к нему домой, после чего встревожились не на шутку. Кое-как отыскали телефон матери Гусарова. Она сказала, что еще в субботу ее сын отправился на дачу.
— Неужели запил? — предположил один из сослуживцев Гусарова.
Мать позвонила соседке по даче, тоже пенсионерке, и та на свою беду согласилась заглянуть в соседский домик, картина, открывшаяся перед ней, едва не свела женщину в могилу. Она увидела Гусарова, лежащего в луже крови. Хотя прошло уже без малого двое суток, кровь не успела полностью высохнуть или впитаться в пол. Вызванные эксперты, изучив обстоятельства смерти, пришли к однозначному выводу. Выпив бутылку водки, чиновник решил пожарить себе мяса. Надоело ему закусывать салатами. Он достал кусок свинины, лежавший в морозильнике. О последнем убедительно свидетельствовало то, что Гусаров даже не попытался резать замерзшее мясо ножом, а сразу взялся за топор.
