Быстров ощутил творческий зуд, хорошо знакомый любому художнику, большому и маленькому. По дороге домой он уже мысленно набросал план будущей статьи. Не имея пока фактов, он решил написать сказку. Мол, в некотором царстве, некотором государстве жил-был хитрый хлебопек, знавший волшебное зелье, которым любого человека к своему хлебу привораживал. Но в этом самом царстве-государстве были суровые законы, и хлебопек мог лишиться головы за свои фокусы. Поэтому направился он в соседнее государство, где, как известно, суровость законов компенсируется необязательностью их исполнения. И начал там, будто крысолов на дудочку, заманивать доверчивого потребителя.
Быстров писал вдохновенно, к ужину статья-сказка была готова. Олег перечитал ее и довольно хмыкнул:
— Ай да я, ай да сукин сын! Осталось только уломать редактора. Но он должен согласиться, ведь я не упомянул в статье ни единой фамилии.
Семен Гущин был нахален и удачлив. Он выгодно женился, своевременно развелся и женился во второй раз еще более выгодно. Первая женитьба дала толчок карьере Гущина, вторая помогла сделать несколько больших шагов вверх по карьерной лестнице. При этом Семен легко забывал о своих моральных обязательствах, едва они становились помехой в жизни. Когда его второго тестя разбил паралич, Гущин для видимости наведывал больного, выражал сочувствие теще, но как только о тесте начали забывать, Семен отбросил все приличия. Жену он стал третировать, завел себе любовницу и не особенно скрывал это от супруги, поскольку та целиком и полностью зависела от мужа. Когда жена осмелилась намекнуть Семену на то, что знает о его неблаговидных делишках, он расхохотался ей в лицо:
— Думаешь, твой папаша ангел? Ага, щас, только крылья сдал в прачечную. Просто он трус и брал взятки лишь тогда, когда был абсолютно уверен в безопасности. Совковый менталитет, боязнь давным-давно исчезнувшего парткома. А я — человек нового времени, и подлянку чую, как матерый волк охотников. Меня голыми руками не возьмешь.
А никто и не собирался брать Семена, ни голыми руками, ни какими другими. Он же сам, напротив, брал охотно и много, чувствуя при этом какое-то унылое неудовлетворение. С его разрешения люди зарабатывали хорошие деньги, а он, поставив разрешительную визу и получив за это мзду, оставался в стороне от процесса их обогащения. Как-то это было неправильно, непродуманно. Чиновник при всем его могуществе был лишь приложением к казенной печати.
И тут судьба смилостивилась над Гущиным. Она дала ему шанс. Заметил его чиновник случайно. Он с высот своего Олимпа редко снисходил до посещения магазинов. Но однажды так вышло, что Гущин заскочил в супермаркет за бутылкой хорошего коньяка и оказался свидетелем перебранки между продавцом и несколькими покупателями, требовавшими китайского хлеба.
Эта история благополучно забылась бы, однако на следующий день секретарша Гущина отлучилась в неурочное время, а Семену, как назло, она срочно потребовалась. Гущин принялся отчитывать женщину, та сквозь слезы пробормотала в оправдание:
— Я только на пять минут выскочила за хлебом.
— Твои пять минут затянулись на полчаса.
— Там была очередь.
— Хлеб китайский? — вспомнив, спросил Гущин.
— Да. Вы о нем тоже знаете?
— Наслышан, — буркнул Семен.
Его разобрало любопытство. Что же это за такой китайский хлеб, который пользуется столь горячей народной любовью? Почему его так назвали? Неужели в самом деле привозят из Китая? Сомнительно. Хотя граница в ста километрах, транспортировка обойдется чересчур дорого: одна буханка занимает место нескольких коробок с мобильниками. Учитывая разницу в цене, навар с мобильников будет в сто раз больше. Так почему этот хлеб называют китайским?
Поскольку узнать точный ответ было проще пареной репы, Семен вызвал помощника. Всего одна сказанная Гущиным фраза, а уже через двадцать минут был готов ответ. Как все просто объяснялось! Хлеб назвали китайским, потому что делал его приехавший в город китаец. Тут Семен встрепенулся. А все ли у этого китайца в порядке с бумагами? Наверняка опытный бюрократ, каковым считал себя Гущин, найдет, к чему придраться. Как шакал издали чует запах падали, так и Семен чувствовал, что здесь ему будет чем поживиться. Возможно даже осуществится его давняя мечта и он станет, хотя и незаконно, законным владельцем выгодного бизнеса. Конечно, бизнес был не ахти. Гущин мечтал о нефтяной или газовой добыче, на худой конец рыболовецкой компании. А тут какая-то хлебопекарня. Но, как говорится, на безптичьи и рак соловей. Беспроигрышное дело, приносящее стабильный доход, тоже стоило усилий для его частичной прихватизации.
Гущин осторожно, чтобы не привлечь лишнего внимания, изучил все документы. Ну конечно, Ивакин подсуетился, кто же еще. Мелко плавает Алексей Григорьевич, боится решительных действий. Хотя как иначе с его-то смешной должностью.
В старой России всегда так было, бюрократы брали по чину. Кто борзыми щенками, а кто породистыми скакунами. Нынче эпоха отморозков. И касается это не только бандитов. Среди чиновников тоже встречаются индивидуумы, норовящие проглотить слишком большой кусок. К таким и свои относятся с недоверием, их время от времени подставляют, сдавая карательным органам. Получается двойная польза: бюрократы избавляют свое стадо от паршивых овец, а власть демонстрирует народу решительную борьбу с взяточничеством и коррупцией.
С хлебопеком по имени Шан Гунсунь Гущину все было ясно. Приплыл голубчик, настало время делиться прибылями. Семен не стал мудрить, накатал официальную бумагу, вызвав хлебопека в свой кабинет. Шан явился вместе с Янлином. Гущин хотел выставить нежелательного свидетеля за дверь, но тут выяснилась прискорбная вещь. Гунсунь понимал русскую речь через пень-колоду, а говорил хуже трехлетнего ребенка. Об этом Гущин почему-то не подумал. Обмозговав ситуацию, чиновник спросил у Гунсуня, указывая на Ю:
— Вы ему доверяете?
Янлин перевел.
— Как самому себе, — Шан лишь слегка покривил душой, поскольку Ю, если не считать членов семьи, был самым близким ему человеком.
— Тогда подождите в коридоре, я изложу наши претензии.
Шан уселся на стул. Внешне он хранил спокойствие, однако душу охватила тревога. Что нужно от него этому бюрократу, судя по большому личному кабинету, занимавшему важную должность? Хочет денег? Он их получит. А если он сумел обнаружить нарушения, допущенные при оформлении бумаг, и собирается прикрыть хлебозавод? С одной стороны, это хорошо. Гунсуня успела утомить чужая страна, и он рвался домой. Сю Нинь его бы не отпустил ни за какие коврижки, но он окажется бессилен, если этот важный чиновник прикажет закрыть завод. С другой стороны, Шан успел вкусить сладость большого успеха, почувствовать наркотическую магию бизнеса не просто успешного, а набирающего обороты с каждым днем, даже каждым часом. Конечно, булочник понимал, что тут дело нечисто. Гунсунь сравнивал вкус своего хлеба с большинством местных сортов. Иногда сравнение оказывалось не в пользу китайского товара. Значит, причина ажиотажа в травке, навязанной ему Сю Нинем, семена которой он в последнее время подмешивает к тесту. Но даже осознавая некую ущербность своего процветания, Гунсунь наслаждался им. И ему хотелось еще какое-то время мчаться на высоченном гребне волны под названием «успех». Именно поэтому он нервничал, замкнувшись в себе, и не замечал даже потрясающих ножек секретарши, несколько раз прошедшей мимо встревоженного китайца.
