— И от вопроса — а зачем он это сделал? — отмахнуться не так-то просто. Правильно?
— Да.
— Вот. И я совершенно не уверен, что Берестов совершил в отношении вас… Э-ээ… Действия из сиюминутных побуждений. И мы просто обязаны выяснить, что кроется за этим снимком, прежде чем прокуратура сделает обвинительное заключение.
— И что для этого придется сделать?
— Пока у нас еще есть время, мы все вместе съездим в типографию. Навестим вашего отца. Возможно, придется побывать и в санатории.
— Вы считаете, что это необходимо?
— Абсолютно, — покачал головой следователь.
Мне казалось, что Зорин пытается найти хоть какое-то рациональное объяснение моей невозможной истории. Вообще, он, конечно, не имел ни права, ни обязанности таскать за собой одновременно подследственного и потерпевшую. За такие дела можно и фитиль получить, как я подозревал. Оставалось предполагать, что представителям областной прокуратуры в районах дозволено достаточно многое, да и дело, которое поручили Петру Тимофеевичу, не настолько банально, чтобы следователь относился к нему с формализмом. Не то что бы он верил мне, а не верил Алине — думаю, об этом и речи быть не могло. И дело вовсе не в том, симпатизировал он мне или нет — просто он очень хотел избежать ошибки.
Мы сели в машину и снова поехали по улицам Вантайска. Алину посадили рядом с водителем, на заднее сиденье определили меня, с обеих сторон зажав правоохранительными органами — следователем и сержантом. «Уазик» скоро подкатил к офисному зданию. Здесь находилась торгующая запчастями фирма «Оверхилл», с директором которой я так и не встретился, и типография, руководимая неким Фишманом.
В просьбе посетить офис «Оверхилла» мне отказано не было, но встреча не состоялась: офис-менеджерица сообщила, что директор отсутствует, а человек для ведения деловых переговоров пока не назначен. Зорин заявил, что терять время нельзя, и мы перешли в типографию.
Фамилия Фишман принадлежала немолодой, но энергичной особе по имени Рина Леонидовна. Она с удивлением изучила оттиск с изображением Малютина, и заявила, что подобный заказ никогда не выполняла. Когда следователь спросил, а почему собственно, в выходных данных указана ее фамилия, Фишман стала делать странные телодвижения. Которые стали еще более странными, когда Зорин заявил, что в ближайшее время обязательно будет проведена экспертиза на предмет того, не одна ли и та же машина использовалась при печати агиток с Малютиным и Колывановым, и если результат будет положительный (в чем он, Зорин, не сомневается), у ИП Фишман будут проблемы. Может быть, уважаемая Рина Леонидовна по-хорошему отдаст оригинал-макет и скажет, кто заказал листовку с никогда не существовавшим кандидатом в депутаты?
Фишман перестала делать телодвижения и заявила, что такого оригинал-макета у нее нет, а есть совсем другой, соответствующий номеру заказа. Та работа была оплачена предвыборным штабом Василия Колыванова, контактные телефоны которого, к сожалению, после выборов не сохранились, и вообще, зачем-таки вы явились целой толпой притеснять бедную частную предпринимательницу?
Алина занервничала — она понимала, что все происходит как-то не так. А я уже почти уверился в том, что с моей головой не все в порядке, и что пока мое сознание уснуло, тело Алексея Берестова на самом деле совершило подсудное свинство. Но странно, что в моей памяти так отчетливо сохранился образ рыжей девушки. Как это понимать?
Я чувствовал, что мои дела в любом случае дрянь. И, возможно, что я не скоро теперь смогу свободно гулять по улицам. Заявление, показания Алины… Свидетели из санатория. Зорин еще про какую-то экспертизу заикался. Если и экспертиза докажет, что у нас с Алиной были интимные отношения, мне придется готовиться к долгим годам зоны с соответствующей репутацией и понятным отношением со стороны окружающих. И никакой кандидат в депутаты не поможет, даже если бы он и победил на выборах. Ни в этом городе, ни в мертвом.
— Поехали на вокзал, — сказал Зорин водителю.
— Это еще зачем? — удивилась Алина.
— Надо найти кое-какие вещички.
Я уже понял, о чем говорил Зорин — он хотел отыскать мою дорожную сумку. Если честно, я не понимал, зачем она ему понадобилась, и мог только гадать — найдутся мои вещи или нет. Любой вариант вряд ли мог улучшить мое положение.
Оставив Алину в машине вместе с водителем, мы втроем вошли в здание вокзала и прошли в комнату для рабочей смены. Комнату я узнал, также как и обстановку — она была точно такой же, какой я ее помнил: металлические шкафчики, стеллажи, старый стол и старый шифоньер. В шифоньере моих вещей не было, и дежурный администратор заверил, что ничего чужого в этой комнате в последние дни, по крайней мере, не водилось.
— Вы по какой улице шли от вокзала к офису? — спросил меня следователь, когда мы сели в машину.
— Да по той же, по какой мы ехали…
— Название заметили?
— Сейчас нет.
— Поехали, — сказал Зорин.
Меня прокатили по улице Януша Корчака, мимо совершенно целых витрин сберегательного банка и супермаркета под названием «Гастроном № 7».
И тогда нас удивила Алина:
— Послушайте, эту улицу давно переименовали?
Боюсь ошибиться, но мне показалось, что следователь ждал чего-то подобного. И наконец-то дождался.
— Давненько, Алина Степановна. Уж лет десять, если не пятнадцать.
— Она всегда называлась улицей Энгельса! То есть, я понимаю, что это совсем не в духе времени… Но я точно помню, что еще на прошлой неделе здесь были другие таблички!
— Всякое бывает… Алексей Кириллович, напомните, куда вы потом пошли дальше?
Я сказал. «Уазик» тронулся вперед. Алина нервно вертелась на сиденье, напряженно смотрела по сторонам. Я очень хорошо ее понимал, но молчал, пока меня никто ни о чем не спрашивал.
… Игорный павильон здесь назывался «Монте-Карло», Зорин был прав. И тут я не мог сказать с уверенностью, что было на вывеске в моем Вантайске. Вроде бы «Монте-Кристо», но руку на отсечение я не готов был дать. И вдруг словно бы дежа-вю — на парковке у павильона я заметил серебристо-серый «Форд». Он стоял боком к нам. Я обратился к следователю:
— Петр Тимофеевич, я почти уверен, что номер у вон той машины шестьсот двенадцать или шестьсот пятнадцать. Я упоминал про этот автомобиль, помните?
И ткнул пальцем в лобовое стекло.
— Возможно, — процедил Зорин. — Давайте-ка подъедем ближе…
Номер у «Форда» оказался 613. И модель вроде другая…
— А какая должна быть? — поинтересовался Зорин.
— Не помню, — удивляясь сам себе, сказал я. — Что-то на букву «С». Но почему-то не могу сообразить.
Учитывая направление моей работы, мне должно быть стыдно не суметь с первого взгляда определить модель машины. Почему так, я не мог объяснить.
