— Не совсем. Рыцари Алькантары считают ассасинами именно фанатичных киллеров-исмаилитов, выделяют их из остальных мусульманских боевиков и страшно ненавидят. Почему, мы не знаем. Вероятно, есть веские причины, незнакомые нам, а известные только в Европе, преимущественно, членам рыцарских Орденов и прочих тайных обществ.
— Каких убийц-исмаилитов? — удивился Слава. — Исмаилитов знаю, в Афгане видал. Банда как банда. Живут себе в горах, мак выращивают. Чего их в Европе-то бояться?
— Это не те исмаилиты, наверное, — до сих пор мне встречались только хашишины ярко выраженного арабского происхождения, хотя…
Те фидаины, с которыми я сражался на лестнице, носатые, заросшие диким волосом здоровяки, больше походили на виденных по телевизору модджахедов.
— Памирские таджики, — уверенно заключил Слава, когда я описал внешность фидаинов. — У нас они в Горном Бадахшане живут, ну, и дальше на юг. В Афгане их тоже хватает, они все исмаилиты. Там даже, когда говорят про исмаилитов, имеют в виду эту нацию.
— Теперь понятно, — пробормотал я. — Видишь, ассасины уже в Европе. Петербург — европейский город. Горные таджики — нация исмаилитов. Рудимент средневековья, архаичный народ эпохи религиозных войн, у которого вера определяет национальность. Этот пережиток прошлого дошёл до нас из Ирана двенадцатого века, когда Хасан ас-Сабах создал теократическое государство исмаилитов, а для поддержания авторитета на высоком уровне готовил изощрённых киллеров, типа ниндзя. Их обучали с детства по специальной программе. У ас-Сабаха был тренировочный лагерь в крепости Ламасар и талантливый начальник учебной части, комендант крепости Кийя Бозорг Умид. Он отбирал в фидаины подростков двенадцати лет. Брал самых диких, из глухих горных селений, чтобы уж совсем были с незамутнённым разумом. Мальчиков круто готовили физически и как следует промывали мозги, активно используя гашиш, поэтому умидовских фидаинов называли хашишинами на арабский манер, а на европейский — ассасины. К двадцати годам они становились законченными фанатиками. По приказу ас-Сабаха, который был для них живым богом, фидаины могли внедриться в любую вражескую структуру от Ирана до мавританской Испании и, не рассуждая, убить намеченную жертву, даже если знали, что за это примут мучительную смерть.
— Хорошо готовили, — оценил преподавательские заслуги Кийя Умида бывший майор Воздушно-десантных войск. — У нас пацаны тоже себя не жалели, если надо.
— Ты не путай, — возразил я. — В Ламасаре такое творилось… На Руси порядки были жестокие, но до такого не доходили. Люди Умида забирали детей навсегда. Родители отдавали их словно на смерть, зная, что никогда больше не увидят. Будущих фидаинов прессовали по-чёрному, особенно, в первые годы обучения. Некоторые умирали, некоторые сходили с ума, у многих наступало временное безумие. В определённой степени, помутнение рассудка было у всех. Муштра, физическая подготовка, унижения, побои, скудная кормёжка, молитва пять раз в день, проповеди. Всё под хэшем. Неудивительно, что крыша съедет навсегда, много ли надо в подростковом возрасте? Чтобы она съезжала в нужную сторону, курсантов-фидаинов глушили опием и, спящими, переносили в закрытый сад. Просыпается одуревший задрот, а он в раю! Кругом красота, вино, гурии. Для райского сада Умид набирал блядей из местных кочевых племён, по обычаям которых добрачная половая жизнь не западло. В общем, курсанта развлекали некоторое время, потом опять глушили и возвращали в мир жестокой реальности. Там он и страдал в ожидании приказа, тешась приятными воспоминаниями. Как ты думаешь, после этого легко умереть, если точно знаешь, что ждёт после смерти?
— Да без колебаний, — сказал Слава.
— Правильно. Поэтому для хашишина смерть в бою являлась долгожданным финалом. У них весь Коран построен на идее рая для мучеников. Киллер, который посетил Эдемский сад, твёрдо знал, что после смерти будет жить лучше. Для фидаина смерть — награда, он этот рай руками трогал, а для наших парней — только страх, тоска и беспросветный ужас. Во-первых, боятся ада; во-вторых, не уверены в существовании загробного мира. Вот поэтому, когда наши идут на смерть, это подвиг. Ты русских с чурбанами не путай!
— Уел! — засмеялся Слава. — Здесь ты меня уел! А вот ты, Ильюха, как сам к смерти относишься?
— Тоже боюсь, понятное дело. Меня ведь с детства за «Дават-и джадид» не агитировали.
— За… Что это за хрень?
— Это учение Хасана ас-Сабаха так называлось. Он, кстати, в киллеры попроще мог любого исмаилита сагитировать, особенно поначалу, пока курсанты не подросли, а наводить террор было надо.
— Но ты, Ильюха, хоть и не исмаилит, а караван забивать поедешь, хотя догадываешься, чем это может закончиться?
— Так ведь там деньги, Слава! За деньги я на любой подвиг готов.
— Ты настоящий Чингачгук! — улыбнулся друган. — Давай за тебя выпьем.
Мы выпили.
— А теперь, — сказал Слава, — тащи всё наше железо. Надо с ним разобраться перед завтрашним. Почистить, прикинуть, что к чему.
Я поднялся на лифте к тайнику, куда теперь прятал наш арсенал. В нычку за электрический счётчик он уже не вмещался.
Баул с оружием был на месте. Кладоискатели-чердачники пока обходили мой дом стороной.
Потеснив коньяк, мы разложили на кухонном столе всё наше оружие. Слава настоял взглянуть на него своими глазами.
— Два «калаша», четыре магазина полные. Пять гранат «эргэо», пять запалов к ним. Твой «тэтэ» с полной обоймой и семь запасных патронов, моя пика, — произвёл ревизию друган. — Для завтрашнего дела не густо.
Я не стал спорить. Офицеру-фронтовику было виднее. Старые, потёртые АКМСы казались вышедшими на пенсию сорокалетними ветеранами, грозными в бою и жалкими в мирной жизни. Я почему-то вспомнил, что наши быки-охранники Женя и Валера были вооружены такими же «калашниковыми». Должно быть, Петрович затаривался стволами на одном складе с испанцами…
— По два рога патронов, — тяжко вздохнул Слава. — Ильюха, у тебя есть тазик? Тащи.
Я принёс из ванной пластиковый таз, который Слава угнездил на коленях, выщелкнул из магазина патрон и ловко начал лущить им остальные «маслята». Патроны летели в таз глухо звякая, будто и сами наполовину были пластмассовые.
— Смотрю, что нам выдали, — пояснил Слава, разрядив четвёртый магазин. — Нам завтра воевать. Сюрпризы на хрен не нужны.
— И что ты там нашёл?
— Да не, всё нормально, сто двадцать патронов с пулей «ПС». От кабальеро ведь всего можно ждать, вдруг его как лоха напарили с патронами, зарядили рожки холостыми или учебными, а он не разобрался и нам вручил.
Я сомневался, что Эррара окажется таким простаком. Наверное, Славе перед боем хотелось во всём лично убедиться, перепроверить ещё раз, чтобы в самый ответственный момент не было неожиданностей.
— Гранаты, блин, «эргэо», — закончив набивать последний магазин, Слава переключился на гранаты. — Не люблю я их. Они какие-то стрёмные. Мы их всего раз кидали. Взрываются от удара, сразу. Опасная штука! Но, делать нечего, будут нашим секретным оружием.
