– Мы научим, – пообещал Лев. Он полез во внутренний карман и достал визитную карточку. – Вот мои координаты, если что потребуется, звоните в любой момент. А мне бы ваш электронный адрес.
Степан визитку доставать не стал, накорябал буквы и цифры на салфетке. Может, Лев и удивился, но виду не подал.
Они разом поднялись из-за стола, Лев немного проводил их.
– Дальше не пойду, – сказал он озабоченно, – вдруг мама засечёт. Мы на Кутузовском жили, так она сверху всегда засекала, сразу я домой из школы пошёл или повернул к «Дому игрушки»! Из нашего окна и не видно ничего, но она как-то засекала!
– Подарите ей собаку, – вдруг сказала Таша. – Вместо бриллиантов. Оказывается, никаких бриллиантов и нет, носит она просто стекляшки. А собака ей очень нравится. И её не придётся подделывать.
– Какую… собаку? – не понял Лев.
– Пражского крысарика, так называется порода. Дивный пёс. Аристократ. Розалия Карловна с ним не расстаётся.
– С крысариком?!
– Да, да. Подарите ей.
– А вон та машина ваша? – спросил Степан, кивая на длинный автомобиль, который так заинтересовал его, когда они подходили к кафе «Ярославец».
Лев оглянулся.
– Чёрная? Моя. А что?
– Всё в порядке, – сказал Степан, и они попрощались.
– Какой симпатичный человек, правда? – спрашивала Таша спину Степана, пока они пробирались в толпе к своему теплоходу. – Мне нравится, когда такие взрослые люди любят родителей. Это много значит! Это значит, что они хорошие люди!
– Странно, что ты не кинулась ему на шею с поцелуями.
– Да дело совершенно не в поцелуях, а в том, что он очень симпатичный!
– Слушай, – сказал Степан, останавливаясь, – мы с тобой, должно быть, производим комическое впечатление! Он совершенно точно решил, что ты моя дочь!
У него был раздражённый голос, и сам он весь был какой-то взъерошенный и сердитый, как зимний воробей, того гляди клюнет!..
– Вот если б я была на двадцать лет старше и везде тебя за собой таскала, мы на самом деле были бы комичной парой!..
– Почему ты сказала, что это твоё последнее путешествие?
– Потому что так и есть на самом деле.
– Что есть на самом деле?
– Степан, – сказала Таша. Ей хотелось взять его за руку, но она не стала. – Этот вопрос мы обсуждать не будем. Всё получилось так, как получилось. И ты меня не спрашивай. Ты мне лучше скажи, откуда вы с Владимиром Ивановичем взялись на нашем теплоходе? И кто вы такие?
Степан совсем заскучал.
– Владимир Иванович у нас на заводе кадрами заведует. Ну и я тоже…
– В кадрах? – уточнила Таша.
– Я инженер. Я тебе уже говорил.
Налетевший ветер забросил её широкую юбку в розовых маках ему на колени, Таша подхватила и прижала юбку к себе.
– У вас здесь какие-то свои дела, да? Вам что-то нужно именно на этом теплоходе?
– Мы отдыхаем.
– А где ваши жёны и дети?
Она спросила это так безмятежно, что он поверил.
…Ей наплевать. Она равнодушна. У неё появился добрый пароходный друг Степан Петрович – фамилия неизвестна, да и ни к чему. Он о ней заботится. Она принимает заботу. В конце пути Степан Петрович закажет ей мороженое.
– Володя в разводе давно, сын взрослый. Моя жена в Москве. Вместе с дочерью.
– М-м-м? – протянула Таша, обернулась на трапе и оживлённо взглянула на него. – Ты в Москве живёшь? А где?
– Я живу в Нижнем.
– А почему жена в Москве?
Он подтолкнул её к лестнице.
– Пойдём, мне нужно с Владимиром поговорить.
– Зачем ты спрашивал Льва про машину?
– Затем.
Они поднялись на вторую палубу и остановились.
– Степан, ты на меня сердишься?
– Я?! – удивился он фальшиво. – Не думаю даже!.. Иди, Таш, мне правда нужно со всеми поговорить. Если рейс продолжается, значит, наши… изыскания продолжаются тоже. Я, например, понятия не имею, где ты будешь жить всю оставшуюся дорогу! В президентском люксе, что ли?..
– Да мне всё равно, – сказала Таша. – Перееду к Наталье Павловне. Она меня возьмёт.
И тут вдруг что-то её отпустило. Вот прямо в этот момент. На одну минуточку она стала такой, какой была раньше, до катастроф и несчастий – собой.
Раньше – до катастроф и несчастий – она была кокетливой, лёгкой, дед иногда называл её плутовкой. Тогда – ещё до катастроф и несчастий – она точно знала, когда нравилась мужчинам.
Она и сейчас знала, но ей же теперь нельзя.
Никак нельзя.
А тут – отпустило.
Таша взяла Степана за плечи – он был гораздо выше, – провела руками до шеи и наклонила к себе его голову.
Мимо ходили люди, но она не обращала внимания. Она наклонила к себе его голову, поцеловала в губы, успев заметить его несказанное изумление, и сказала в ухо:
– А если меня не возьмёт Наталья Павловна, я к тебе перееду. Ты меня возьмёшь?
И ещё раз поцеловала, совсем легонько.
Он сделал наступательное движение, попытался прижать её к себе, но она не далась, куда там!..
Моментально взлетела на ступеньки, ведущие на верхнюю палубу, и ветер опять взметнул её юбки.
Он остался внизу, задрав голову и глядя во все глаза.
– Или я могу ночевать на палубе, – сказала она сверху. – Как собака! Ну совершенно как собака!..
И пропала из глаз.
Степан Петрович выдохнул, только когда его толкнули раз, потом другой.
Он потрогал свою шею – там, где только что трогала она. Шея как шея.
…Что за чертовщина, мне не двадцать лет.
…Что за ерунда – ямочки на локтях, маки на платье.
…Что за напасть – кудри, щёки, весёлые глаза. Или печальные глаза!..
Я не хочу, я вырос из всего этого. Я не могу просто так влюбиться. Я разучился давно, не знаю, как это делается. Букет купить? В кино сводить? Что нужно делать-то?.. Я давно забыл, как бывает, когда влюбляешься.
Я забыл, насколько жизнь становится интересней. Жизнь была как жизнь – до теплохода, до неё, до того, как я сел на планшет этого Че Гевары Богдана. Дела какие-то были, заботы, предположения, в отпуск собирался потом поехать. Сейчас всё это кажется до того серым и унылым, вспомнить тошно.
Нужны только ямочки на щеках и на локтях, запах, вкус. Очень важные раздумья – зачем она меня поцеловала? Просто так или со смыслом? Страшно важно это понять. Гораздо важнее, чем всё остальное. Чем то, ради чего, собственно, он и поплыл на этом теплоходе.
