Мало того что открывать конкурс всегда невыгодно, — как бы ни был ты хорош, а к концу впечатление от выступления блекнет, восторги утихают, — так я еще и не представляю, о каких подарках идет речь. Даже отдаленно.
Вдруг девушки должны были ковер выткать или гобелен какой с ликом будущего сиятельного владельца, как примерные царские невестки из русских народных сказок. Или испечь чего. Не обязательно ведь делать это за одну ночь. Рождественский пудинг вон несколько недель созревает. А может, от них ждут песен или танцев? Од хвалебных?
Спас меня Ритан. Видимо, у него с Аданом имелись свои давние счеты, и позволять врагу диктовать условия он не собирался.
— Кателлина — моя бывшая воспитанница, — провозгласил Фисин папочка, делая ударение на слове «бывшая». — Эта особа официально отлучена от рода Эктар и не имеет больше права действовать от его имени. По закону, как безродная, она предстанет перед избирающим лишь после девушек самых низших родов. А вот Эонора, напротив, прекрасно подходит для того, чтобы выйти прежде остальных, — голос Ритана изменился, став ехидно-вкрадчивым. — Кто из наших гостей сравнится с родом Арвит по силе и влиянию?
Последними словами хозяин дома подчеркнуто отделил себя и Крэаза от собравшихся, еще раз указывая всем, прежде всего, разумеется, Адану, что их место внизу и сзади. Покровитель Эоноры намек понял, скривился в ответ на откровенную провокацию, но сдаться и не подумал. Судя по всему, тоже считал, что свой товар нужно демонстрировать последним.
— Может, сиятельный саэр сам выберет, чье подношение хочет получить в первую очередь? — воззвал он к последней инстанции, почтительно кланяясь.
Крэаз обвел соперников насмешливым взглядом, как-то странно, удовлетворенно улыбнулся и, лениво цедя слова, произнес:
— Эонора — шестая, Кателлина — последняя, остальные… — сиятельный помедлил, и мне показалось, сейчас скажет: «Меня не интересуют», но он закончил иначе: — На усмотрение глав своих родов.
Арвит стиснул зубы, ему не очень понравились слова вельможного покупателя, но возражать не посмел.
Тихо выдохнула и бросила быстрый взгляд на девушек. Двенадцать. Значит, Эонора вручит свой подарочек в середине церемонии, а я — в конце.
На чем бы ни основывалось решение сиятельного, оно давало мне возможность сообразить, что к чему, и время, чтобы найти хоть какой-нибудь выход. Одно тревожило: день неумолимо катился к вечеру, забирая с собой силы, чувства и жизнь. В каком состоянии я буду находиться, когда подойдет очередь, представляла, честно говоря, плохо.
Между тем один из мужчин, кратко обсудив что-то с остальными, подошел поближе к Крэазу, дождался, пока в соседнее кресло неторопливо опустится Эктар, и голосом давешнего невидимки объявил:
— Сирра Арииль Тирб.
С диванчика грациозно вспорхнула одна из «одинаковых с лица» девушек, выплыла на середину зала, поклонилась сиятельному покупателю, и представление началось.
Арииль старательно развлекала нас минут десять. Следом за ней вызвали некую Руорину, потом еще кого-то, и еще, и еще. Время шло, одна претендентка сменяла другую, а мне ну никак на ум не приходило, что же во всей этой странной ситуации делать. Я ведь почти угадала. Были здесь и гобелены, и «хлеба», и оды с плясками.
Звучала музыка, будущие наиды пели, танцевали — надо признаться, очень неплохо, — декламировали, элегантно прохаживаясь, трясли изделиями декоративно-прикладного искусства, взятыми у своих сопровождающих. Песни возвеличивали успехи Саварда и расхваливали счастливую судьбу женщин его дома. Стихи повествовали о древности его рода и заслугах предков. Расшитые золотыми и серебряными нитями ткани увековечивали сиятельный лик. Даже танцы языком тела и жестов неизменно славили все того же героя. В общем, «кто похвалит меня лучше всех, тот получит сладкую-пресладкую конфету». Крэаз с отстраненно-каменным лицом внимал славословиям. Крепкая психика у мужика. Меня давно бы уже стошнило.
Каким боком смогу присоединиться ко всей этой фантасмагории, не имела ни малейшего представления. Пела я неплохо и песен знала немало. Но исполнять что-либо на чужом, непонятном присутствующим языке категорически нельзя, да и своего музыкального сопровождения у меня нет.
Та же история с хвалебными одами. Я нередко рифмовала чувства и настроения, даже переводить пробовала. Но стихотворное переложение — дело непростое, не терпящее суеты, еще и сиятельного надо как-то умудриться в содержание вставить. В голове до сих пор ничего подходящего ситуации так и не мелькнуло. А сочинять по заказу — зря силы тратить, в этом случае лишь банальные глупости могут родиться.
Танцевать, как это делали местные девушки, я не могла. Да и не танец это вовсе, скорее, смена наполненных определенным смыслом изящных поз. И надо не просто двигаться, а каждым движением воспевать будущего хозяина. Эх, жаль, я не Василиса Премудрая. Как пошла бы плясать да руками махать, и озеро бы им здесь «намахала», и лебедей белых. А так, боюсь, от меня даже костей в лоб гостям, как от старших невесток, не дождешься.
О вышивке и прочем рукоделии даже не думала.
— Эонора Арвит! — разнеслось по залу, и я затаила дыхание.
ГЛАВА 5
Секунда, другая… И все вокруг окуталось тьмой и тишиной, нарушаемой лишь взволнованным дыханием присутствующих. Словно кто-то невидимый накинул на зал глухой непроницаемый полог. Тяжелое молчание разбил странный щемящий звук, который, то усиливаясь, то замирая, ветром пронесся по залу. Его сменила тревожно-тоскливая, завораживающая музыка. Вспыхнувшие в воздухе факелы осветили тонкую фигурку, окутанную с ног до головы воздушным белым покрывалом.
Она плавно повела плечами, запрокинула голову, и танец начался. Несколько шагов в сторону сиятельного, перезвон подвесок, протянутые в каком-то зовущем движении руки, и покрывало, заскользив по телу, упало на пол, открывая взорам легкое красное одеяние. Длинное, с закрытыми рукавами и высоким воротником платье прятало от жадных чужих взглядов почти все тело, но так обтягивало его, что казалось второй кожей, искрящейся и переливающейся живым огнем при свете факелов.
Девушка, легко переступая, приблизилась к помосту, прогнулась. Густые черные волосы, ничем больше не сдерживаемые, блестящим водопадом обрушились на пол. Гибкие руки взметнулись вверх, оборачиваясь прекрасными красно-белыми птицами. Они извивались, раскрывали крылья, разлетались в стороны, сплетались и падали, чтобы снова взлететь под чарующий звон подвесок. Не меняя положения тела, танцовщица подхватила покрывало, и оно прозрачным белым облаком окутало дивных птиц.
В это трудно поверить, но я совершенно отчетливо видела не хрупкие, слабые руки, а самых настоящих птиц. Они дышали и жили.
И именно их Эонора, нежно улыбаясь, подносила в дар сиятельному.
Перевела взгляд на Крэаза. Он сидел, вцепившись руками в подлокотники, и пожирал голодным взором изгибающуюся перед ним девушку. Ошеломленный, завороженный удивительным зрелищем, как и каждый из мужчин в этом зале.
