Ненасытные губы скользили все ниже и ниже, прокладывали путь к месту, где заполошной птицей билось сердце. Отчаянно медленно, исступленно нежно, нестерпимо жадно. И наконец достигли груди, втянули в рот горошину соска, мягко сжимая и посасывая, безудержно раскручивая сжавшуюся внутри пружину наслаждения.
Охнула и дернулась навстречу, изгибаясь, хватая воздух пересохшим ртом, когда язык осторожно потерся о кончик соска, лаская его легкими поглаживаниями. Никогда до сих пор я не испытывала таких глубоких, восхитительно-острых ощущений. А дорожка из поцелуев уже медленно потекла к животу, скручивая его спазмами, заставляя тело беспомощно сотрясаться как от озноба. Сильные руки уверенно раздвинули мои ноги, продлевая сладостную пытку удовольствием, трепетно прошлись по внутренней стороне бедер и сменились губами.
Желание хрипом вырвалось наружу, сметая все преграды. Я неистово хотела этого мужчину. До боли, до судорог, до крика. Отдала бы все на свете за ощущение его плоти в себе. Если ради этого нужно было бы сейчас отдать жизнь, согласилась бы, не раздумывая.
Когда Савард снова накрыл мое тело своим, я почувствовала его возбужденное естество близко… так близко… Кровь ударила в виски, а в глазах потемнело. Но Крэаз почему-то медлил.
— Кэти, — позвал он.
Голос был низким, хриплым, почти неузнаваемым. Перевела взгляд на напряженное, искаженное какой-то внутренней мукой лицо.
— Ты готова принять меня?
— Что?
О чем он? Зачем? Разве теперь время для вопросов? Когда мир вот-вот рухнет в бездну, перестанет существовать, взорвавшись сверхновой.
— Ты принимаешь меня и мою силу, Кателлина? — настойчиво продолжал требовать ответа сиятельный.
— Да! — выдохнула дрожащими от дикого желания губами. Почти не понимая, что говорю. Думая только об одном.
Когда мужчина наконец вошел, мне показалось, сердце разорвется от невиданного наслаждения. Медленно, словно смакуя каждый миллиметр, он продвигался внутрь. Ловя каждый мой выдох, каждый стон жадными губами. Заполняя собой пространство и снаружи, и внутри. И реальность взорвалась, рассыпавшись мириадами осколков. Я превратилась в раскаленную лаву, огненную реку, сжигающую все на своем пути. А Савард был руслом, направляющим меня.
Толчки стали быстрее и глубже. С готовностью вобрала их в себя так полно, как только можно, всем существом ощущая необходимость и правильность происходящего. Где-то на грани ощущений странная, еле уловимая боль пронзила тело. Схлестнулась с удовольствием за право победы и бесславно проиграла, растворилась в сладострастии так же быстро, как возникла, чтобы тут же забыться. Мужчина больше не пытался сдерживаться, погружаясь в меня все неистовей. Каждым яростным толчком пронзая тело насквозь сладостной истомой. Исступленно шепча, как я нужна ему.
Так глубоко.
Так сладко.
До самого дна.
Откуда сокрушительной волной уже поднималось фантастическое, ослепляющее наслаждение. Ни с чем не сравнимое. Лишающее дыхания и движения.
Я выгнулась, судорожно сжав в себе Саварда, ловя его последнее мощное движение. Сильное тело содрогнулось под моими пальцами. Эта дрожь передалась мне, объединяя нас, спаивая воедино. Из запекшегося горла его-моего-нашего вырвался хрип-крик-стон, и мы взлетели, чтобы рухнуть вниз, едва дыша.
Ошеломленные. Словно пережившие клиническую смерть. Почти шагнувшие за грань. И все-таки выжившие, несмотря ни на что.
* * *
Лишь посвященным открывались тайные тропы к сказочному белоснежному храму, что прятался в самой глубине гор, окружающих его со всех сторон как стенки гигантской чаши. Огромный, залитый солнечными лучами и весь устремленный ввысь, он был величественен и прекрасен.
Беломраморные колонны, расписанные сияющими красками, завершались под сводами огромными лиственными капителями, напоминавшими короны. Блестящая поверхность пола из отполированного малахита и зеркальная гладь цветной майолики на стенах отражали снопы света, лившегося из окон. Роскошь украшений, отделки из золота и драгоценных камней завораживала, поражала воображение.
Но я, почти не обращая внимания на окружающее великолепие, стремилась вперед. Туда, где виднелась покрытая причудливой каменной резьбой высокая древняя арка перехода, ведущего через Мост Слез к сердцу храма — святилищу, сотворенному из гигантского кристалла горного хрусталя, оправленного в чистое серебро.
Быстро вошла в небольшой зал, внимательно изучая взирающие на меня со стен тонкие женские лики. Одни выглядели безмятежными. Другие — сосредоточенными или полными усталости. Но напряженных сегодня было намного больше. Значит, Великая изволит гневаться. Почти бегом преодолела оставшиеся метры и рухнула у ног главной святыни, с трепетом поднимая глаза.
Драгоценная капля, вплавленная в алебастровую кожу лба, загорелась ярким пульсирующим светом. Распахнулись пленительные, нечеловечески прекрасные очи, заглядывая мне в душу, приоткрылись нежные лепестки бледных губ, и глубокий, мелодичный голос начал декламировать нараспев что-то непонятное.
Откуда-то пришло осознание, что для меня очень важно, просто жизненно необходимо уловить смысл произносимых ритмичных фраз. И я потянулась к обескровленному лицу, к чарующим глазам, к чувственным губам. Ловя каждый звук, воспринимая его самой своей сутью. Казалось, еще немного, чуть-чуть — последний удар сердца, короткий выдох — и все станет совершенно ясно.
Но нет. Как ни напрягалась, ничего кроме отдельных даже не слов — рифм разобрать так и не смогла. «Прощаю… обещаю… прокляну… верну…» И как вспышка, как удар грома: «Берегись»!
Резко открыла веки, ошеломленно ловя воздух ртом, с трудом освобождаясь от навязчивого видения, которое все никак не хотело выпускать из своего плена.
Что это было?
Лишь через несколько минут осознала, что лежу на кровати в собственной спальне. И все увиденное и услышанное — не более чем сон. Но какой четкий и реальный! Никогда прежде не доводилось мне видеть таких ярких странных и причудливых сновидений. Словно мечты наяву. Медленно обвела глазами комнату. Что-то не давало покоя, противным комаром зудело и зудело в сознании, мешая окончательно прийти в себя, вздохнуть свободно.
Попробую еще раз.
Итак. Я в своей спальне. В постели. Одна.
Одна?!
Быстро повернула голову. Соседняя подушка обожгла взгляд пустотой.
Может, прошедшая ночь мне тоже привиделась, и все воспоминания о ней — лишь пустые иллюзии? Бред больного воображения или результат воздействия снадобья Гарарда, оказавшегося галлюциногеном? Не было безумной страсти и жадной лихорадки единения, испепеляющей нежности поцелуев и неги касаний потом, когда мы, сплетясь друг с другом, засыпали в плену взаимных объятий. Мне только почудилось, там, на грани реальности и грез, дыхание, запутавшееся в волосах, — как будто бабочки пролетели, крыльями послав легкую волну воздуха, — и мягкое:
